Часто говорят: роман читается легко. Нередко звучит и другое слово – бойко. Для писателя «бойко» – убийственно. Когда про журналиста говорят «бойкое перо» – это хорошая услужливая «шестерка». Которую можно послать на любой репортаж. Почему? Он абсолютно одинаково на приличном среднем уровне сделает материал.
Но это не мастер.
Берем начало романа Булгакова «Белая гвардия» и в первой же фразе видим библейский слог. Минимум три ассоциативных пласта на уровне первой фразы. Сотворение мира и начало революции – два начала миров новых. Структура фразы задает поэтический тон. Это не «бойко». Зато читателя берут за шкирку и погружают в манеру повествования. Возьмите начало «12-ти стульев» Ильфа и Петрова. Каждая фраза на вес золота, каждая фраза запоминается как афоризм.
Из «бойкого» романа ни одна фраза афоризмом не станет.
Язык должен позволять вам не просто легко бежать по сюжету. Языком надо наслаждаться. Коньяк не пьют с целью «засосать» бутылку и опьянеть. Хочется почувствовать аромат – пятьдесят граммов в правильном бокале – оттенки, смолистость или шоколадность… Зачастую коньяка в романе нет. Есть среднее винишко, позволяющее достичь нужной цели: захмелеть. Язык автора должен быть хорошо настроенным роялем. Как у опытного краснодеревщика, у вас должна быть целая палитра инструментов. Хуже, когда инструментов три: стамеска, молоток, пила. Ну, наждачок еще. Табуретку сделать можно? Можно. Сидеть на ней можно? Можно. Занозы не впиваются? Нет.
Но эстетического удовольствия не получаешь.
Автор сразу замахнулся на роман. Время действия, декорации, количество персонажей, количество сюжетообразующих линий, все сложные переплетения, внутренняя структура текста – сразу видно, что замах был романный. Но автор не справился с замахом по полной программе. Взял себе такую дистанцию, что начал задыхаться, потом бежать уже не смог и пришлось пройти кусочек пути. Мы видим и интригу, развивающуюся по нескольким направлениям, мы видим переплетения сюжетных линий, которые работают. Собственно, «не справился» сводится к сквозному действию. Слишком много рычагов попали в руки, не со всеми справился.
Что тут можно посоветовать?
Четко представить себе сквозное действие по главным сюжетным линиям. Есть одна линия: мутация сказочной, голубовато-хрустальной фэнтези, мутация через кровь, секс, жестокость, через ухудшение этого мира по всем параметрам. Плюс нахождение в нем, внутри, новых рычагов воздействия… И вторая линия: мы имеем в наше время абсолютно безответственных творцов. Не важно, хороших или плохих. Мы моральный облик на партсобрании не рассматриваем. Безответственность творцов приводит к тому, что мир, созданный ими, сначала портится, потом выходит из-под контроля, а потом начинает влиять на них самих. Эти две линии надо точно себе представить, понять. Потом их – для себя – аккуратно переплести, чтобы не было дисбаланса. Иначе одна из линий окажется вторичной, дополнительной и не нужной. А они обе важны. Переплести, свести «косичку» к кульминации – она-то сводится, просто теряется местами то одна, то другая линия – и вывести на развязку. Тогда пропорция уравновесится и выстроится. Затем по каждой сюжетной линии найти свою отдельную кульминацию. Они не совпадают, как правило, с кульминацией всего романа. Если их выделить – стрелы полетят в цель, а не будут хаотично мелькать в воздухе.
Мы с вами разбирали произведения с недоразвитым позвоночником, произведения с пороком сердца, с конфликтом-гипертоником и так далее. Что происходит с этой повестью с точки зрения организма повести? Позвоночник? – есть. Сюжет, развитие действия, кульминация. Понятно, мы сейчас не говорим о качестве исполнения, но позвоночник в наличии. И сердце работает: конфликт между романтикой и цинизмом в наличии. Идея произведения? – есть.
Чего нет?
Полностью отсутствует мускулатура. Мышц нет вообще. Мышцами произведения являются события, поступки и действие. Не примитивное «экшн», мы об этом уже говорили. Событие – это поступок, явление или факт, меняющий мотивацию персонажей и диктующий развитие действия. Действия персонажей развивают конфликт. Поступки персонажей конфликт формируют. Если при плохо развитом конфликте произведение – гипотоник, если при отсутствии позвоночника произведение – амёба или паралитик, то отсутствие мышц-событий – это рахит. Рахитичный доходяга. Герои все время практически ничего не делают, кроме рефлексии. Они все время рефлексируют. Плохо ли это?
Для повести в восемь авторских листов это убийственно.
Фактически, мы имеем на руках рассказ. С сюжетом, героями, характерами, образной системой; с фантастическим допущением. Рассказ на один авторский лист, который «раздувает» в объеме не только абсолютно не обязательная рефлексия, но и лишние слова, лишние сравнения, невероятное количество повторов одних и тех же образов. Лирический рассказ спрятан глубоко-глубоко. При отсутствии мышц он зарос – завален! – жиром, кожей, складками; снабжен какими-то невероятно длинными кишечниками; укрыт ворохом одежды. Если повесть заставить бегать по утрам, отжиматься, пойти на аэробику и фитнес, научить играть в футбол…
Через какое-то время от нее и останется этот самый рассказ. Возможно, вполне приличный. И мы пишем в комментариях большими-большими буквами: «Повествование очень затянуто, практически ничего не происходит. Каждое минимальное действие и даже отсутствие действия, когда герой хотел что-то сделать, но не сделал, сопровождается абсолютно несоразмерным потоком рефлексии по поводу, романтических фантазий не в тему. Создается образ героя, который все время лежит на диване и переживает. »
Рефлексия в тексте работает на характер и образ героя. У рефлексии есть художественные задачи! Если рефлексия работает на рефлексию, сама на себя, то это не любовь, а мастурбация. Да, приятно, но функции разные, а главное, ребенка не получится. Здесь же рефлексия ничего не добавляет к образу героя, который нам понятен примерно с середины первого авторского листа. Образ создается не поступками, чем должен создаваться, а рефлексией. Это быстро надоедает. Действие тонет в волнах не слишком оригинальных описаний, сравнений, и очень спорных подробностей. Если бы еще это были такие детали, от которых я бы вздрагивал каждый раз: как он оригинально видит мир, этот писатель! А получается, что герой видит мир как молоденькая амёба, и писатель видит мир как молоденькая амеба! Образы тусклые, а рассказ-то о любви, о девушке у окна! Любовь, как младенца, утопили в невероятном количестве слов.
Любовь захлебнулась.
В сущности, это – рекомендации тренера. Тренер говорит человеку с одышкой и ожирением: пробежка, три раза в неделю – тренажерный зал, обливаться холодной водой… Нужно мускулатуру текста вытащить наружу. Пусть он не станет атлетом. Но хотя бы будет спокойно жить. Бодрый рассказ, способный догнать трамвай без одышки.
В начале повести герой – молоденький. Везде ему мерещится «высокая грудь», пубертатный период… А теперь смотрим: мелодраматика героя, когда ему в повести уже тридцать пять. Весь мелодраматический ряд в обоих случаях одинаков, невзирая на изменение возраста. Если у многих участников семинара была ошибка в возрасте – инфантильность персонажей, когда взрослый герой ведет себя как подросток – то здесь из инфантильного героя лезет куда более взрослый автор! Герой завис между двумя возрастами. В схему мышления его реального возраста (семнадцать-восемнадцать лет) не монтируется мелодраматическая часть старшего человека, а тем паче совсем уж детские фантазии. Получается, что ему восемнадцать, его фантазии и часть поведения – на тринадцать-пятнадцать лет, а рефлексия – тридцатипятилетнего.