Алмель вон тоже без Дара, а как высоко взлетела! Все городские кумушки иззавидовались. С языков яд так и каплет. «И чего владыка в ней нашел? Кожа да кости! Черна, как горелая деревяшка, ни стати женской, ни груди. Одно достоинство, что дылда!»
Лану эти пересуды злили ужасно. Алмель всегда вызывала в ней восхищение. Добрая, спокойная, мудра не по годам. И глубина есть, внутренняя сила, редкая для женщины. Не диво, что повелитель отличает ее перед другими женами, пускай те белы и прелестями богаты. Стало быть, глаз у владыки зоркий, не только по поверхности скользит.
Впрочем, Алмель над ее рассуждением посмеялась:
– Ты льстишь мне, милая Лана. Вовсе не за глубину Кармал меня отличает. Просто нрав у меня задиристый. А ему скучно до одури во дворце, где все в один голос поддакивают каждому его слову, где любой, стоит только владыке нахмурить чело, норовит бухнуться лбом об пол и молить о пощаде. Никто ему никогда не перечит, не осмеливается одолеть его в поединке или хотя бы обыграть во флеш. Все только и занимаются целыми днями тем, что поют ему славословия. Как тут не взвыть от тоски? И вдруг появляюсь я, верноподданического страха не ведающая, этикету не обученная. Говорю владыке в лицо, что думаю, могу и на смех поднять. В игре не поддаюсь, в спорах не уступаю, льстивых речей не говорю, от благодарности за его мужское внимание ко мне не изнемогаю, бурной страсти не изображаю. Ну куда ему, бедному, деваться было, как не влюбиться в меня до умопомрачения?
– Не переборщила бы ты, детка, со своей строптивостью, – испугалась Лана. – Он как-никак владыка.
– Не переборщу, родная. Я умная. И ключик к Кармалу давно подобрала. Вон, даже уговорила его издать особый указ, дозволяющий мне дважды в месяц покидать дворец. Правда, в сопровождении служанки и телохранителя, но все равно… Знала бы ты, какой скандал поднялся во дворце! Наложница – и гуляет по городу, глазеет на мужчин, себя выставляет! Какой ужас! Какой позор! А Кармал, который прежде и слышать о моих отлучках не хотел, зубами от ярости скрежетал, теперь только посмеивается.
– Как же ты его уломала?
– Довольно просто. Чего, спрашиваю, ты боишься, не желая меня выпускать? Обидеть меня никто не обидит – во всяком случае, пока заклятие лорда Региуса действует. Измены? Разве ты немощный старик – безобразный, глупый, скаредный и злющий? Покажи мне мужчину более достойного моей любви. Более сильного, красивого, умного, смелого, щедрого. Более ласкового и искусного любовника. Покажи – и я больше не заикнусь о том, чтобы покинуть женскую половину дворца. Только и всего. Кармал сначала задумался, потом расхохотался, назвал меня плутовкой и тем же вечером огласил указ.
Да, умна Алмель, ничего не скажешь. И повелителя своего изучила до тонкостей. Может быть, ей и удастся избежать горькой участи покинутой наложницы. Только бы не осерчал на нее владыка из-за Хайны. Алмель как-то призналась по секрету, что он возлагает на девочку очень большие надежды. Якобы должен у нее открыться некий диковинный Дар силы необычайной. Ради этого Дара владыка выкупил девочку у горного лорда и привез в столицу. Ради него щедр на содержание и воспитание девочки, шлет обеим дорогие подарки и готов исполнять любые их пожелания. Но Алмель с Ланой уверены, что никакого Дара не обнаружится. Да и откуда ему взяться, если даже Верховный лорд со своими магическими камнями не нашел признаков? Дар – он дается с рождения. Он или есть, или его нет. И если нет, то взяться ему неоткуда.
Рано или поздно эта истина дойдет до владыки, и его постигнет жестокое разочарование. Кто знает, на кого обрушится тогда его гнев? На Алмель, которая знала, но помалкивала? На Лану? На малышку Хайну? Скорее всего на всех разом. Владыки, как известно, тяжело переносят разочарования и легко дают волю гневу, не заботясь особенно, чтобы не пострадали невинные.
И сдается Лане, что тяжелые времена уже на подходе. Пройдет год-другой, и Хайна станет девушкой. Если и можно надеяться, что какой-то Дар проявляется не в раннем детстве, а позже, то происходить это должно в пору созревания. В ожидании скорых перемен за девочкой начнут наблюдать люди Кармала и, не обнаружив никаких признаков появления Дара, донесут владыке, что его надежда тщетна.
Один из Кармаловых шпионов уже несколько раз тут появлялся. Господин Соф Омри, первый советник владыки. Правда, Алмель отказывается верить, будто он появляется здесь по приказу повелителя. Говорит, Кармал ни за что не стал бы ее перепроверять и уж точно не поручил бы такое дело первому советнику, который ее ненавидит. Но Лана опасалась, что наложница себя обманывает. Высокородные господа, и монархи в особенности, пуще смерти боятся измены. До конца они не доверяют никому, даже родной матери. А потому частенько ставят своим приближенным ловушки, подсылают ловкачей, умеющих втереться в доверие и вытянуть неосторожное признание, учиняют испытания и проверки. И, разумеется, поручают эту грязную работу недругам тех, кого проверяют.
Как бы то ни было, но господин Соф Омри явно приходит шпионить. Правда, он пытается маскировать свои истинные намерения участием и дружеским расположением к Хайне, которую, «рискуя собственной жизнью», вывез из владений горного лорда и привез на Плоскогорье, избавив от верной гибели. И теперь он якобы чувствует себя ответственным за судьбу девочки. Врет, и не слишком убедительно. Хайну, во всяком случае, ему провести не удалось. Во время его визитов девочка ведет себя очень вежливо, но держится отстраненно. Любезно улыбается, когда господин Омри заверяет ее в своем искреннем расположении, сдержанно отвечает на вопросы о своем житье-бытье, вежливо благодарит за подарки. На подарки первый советник не скупится, всякий раз приносит что-нибудь из гоёлов – то сережки, то перстенек, то ожерелье с браслетами. Все дорогое, тонкой работы, с редкими самоцветами. И хотя украшать себя Хайна не любит, но подарки принимает – то ли не желая обидеть человека, то ли из боязни нажить могущественного врага, то ли из-за девчоночьей страсти к красивым камушкам. Скорее всего последнее. Камушки обычно непоседливая Хайна могла, как зачарованная, разглядывать часами.
Лана не поощряла, но и не отговаривала девочку принимать эти подарки. Было в господине первом советнике нечто такое, чего она не понимала и опасалась. Ей, ведунье, без труда удавалось заглянуть человеку в душу. Не то чтобы Лана читала мысли и тайные желания, как письмена, скорее видела что-то вроде объемного рисунка, мешанины разноцветных пятен. Зеленое передает целеустремленность, синее – покой, оранжевое – радость, красное – любовь или сильное желание, розовое – нежность, фиолетовое – самоуглубленность, серое – сдержанность, настороженность, коричневое – неискренность, бордовое – жажду власти, черное – ненависть. Какие-то цвета в картинке преобладают, какие-то почти незаметны, но, как правило, присутствуют все. А вот в душе первого советника Лана не увидела ни единого темного пятнышка. Но так не бывает! Не говоря уже о том, что радужная картина внутреннего мира господина советника полностью противоречит ощущениям Ланы. И мнению Алмели, убежденной, что Соф Омри – злодей, а основная пища его души – ненависть.
Словом, непрост господин первый советник. И Лана побаивается откровенно настраивать против него внучку, довольствуясь тем, что умница Хайна не покупается на его сладкие речи.