Лорд Хедриг недоверчиво хмыкнул.
– Ты уверен, что речь идет не о предках нагорнов? Сгорны, насколько мне известно, в земле никогда не ковырялись.
– Ну, когда они превратились в сгорнов, ковыряться в земле больше не имело смысла. Попробуй вырасти на наших камнях что-нибудь стоящее.
– Что-то я не припомню ни одного предания, где упоминалось бы, что сгорны прежде жили внизу.
– Зато теперь у тебя есть шанс, – если, конечно, ты дашь себе труд меня дослушать, – шанс узнать, почему они были вынуждены полезть наверх.
Однажды на землю наших предков пожаловало странное племя. Первая и, на мой взгляд, самая большая странность чужаков заключалась в том, что они «пришли» по большой воде. Скажу сразу: я так и не сумел выяснить у старика Умбера, действительно ли эти люди умели ходить по воде или в языке пращуров просто не оказалось подходящего слова для того, чтобы обозначить новый, неизвестный им способ передвижения. Скорее всего второе, но кто знает…
Остальные странности чужаков вполне предсказуемы. Эти люди разговаривали на непонятном языке, их порядки и манеры казались пра-сгорнам дикими, а внешность – диковинной. Представь себе плотный кусочек теста, который кто-то долго мусолил в руках, а потом вылепил человеческую фигурку. Так вот, если тестяной человечек – наш предок, то для того, чтобы сделать фигурку чужака, пришлось бы вытянуть человечка в длину и обвалять в муке.
– Чужаки были белыми? – оживился Лорд Хедриг. – Белоглазыми и беловолосыми?
– Опять торопишься, братец? Нет, глаза и волосы у них были обыкновенными. Если и светлее, чем у пращуров, то разница не слишком бросалась в глаза. А вот кожа у людей пришлого племени отличалась невиданной белизной. По крайней мере предков она поразила настолько, что это привело к конфликту в племени. Когда чужаки объяснили – не знаю уж как, должно быть, знаками, – что хотели бы поселиться на этой земле, предки едва не передрались между собой. Одни решили, что белизна кожи – признак богоподобия, а отказывать богоподобным существам в такой малости, как клочок земли для поселения, неловко. Другие сочли пришельцев опасными уродами, от которых лучше держаться подальше. В конце концов оба лагеря и чужаки сумели договориться. Чужаки согласились расчистить для себя участок земли в глубине непроходимых зарослей.
Поначалу все шло неплохо. Белокожие согласно договоренности прорубили в зарослях дорогу длиной в два дня пути, расчистили себе большой участок, построили жилища, обустроились, как могли, и зажили обособленно, не обременяя неприветливых хозяев визитами.
Пращуры однако не оставили чужаков в покое. То ли побаивались новых соседей, то ли любопытство их разбирало, но гонцов и наблюдателей высылали к белокожим исправно. Осваивали потихоньку чужой язык, перемывали соседям косточки, потешались над их варварскими обычаями и обрядами, выменивали еду на орудия и всякие забавные поделки. В числе прочего предки выяснили, что родина белокожих находится очень далеко, до нее много дюжин дней пути по большой воде, что чужакам пришлось спешно бежать оттуда, потому что это место «сделалось нехорошим, негодным для жизни». Более внятного объяснения предкам добиться не удалось, и они решили, что землю пришельцев залило водой или засыпало огромными камнями, а может, там поселились опасные хищники.
Со временем к новым соседям попривыкли и бояться их перестали. Белокожие, несмотря на всю свою дикость, оказались племенем мирным и ненавязчивым. Жили себе потихоньку в глубине чащи, занимались своими делами, совершали свои нелепые обряды и никого не трогали. Видимо, именно незлобивость и безопасность этих людей навела кого-то из предков на мысль, что из белокожих женщин выйдут превосходные жены – покорные, безответные, словом, идеальные рабыни. Хотя допускаю, что никаких таких далеко идущих планов у пращуров не было, просто они польстились на экзотическую внешность соседок.
Так или иначе, но предки убедили чужаков отдать им нескольких девушек. Однако идиллии из смешанных браков не вышло. Белокожие невесты отказывались усвоить простую идею абсолютной власти мужа над женой и детьми. Мало того, им никак не давалась даже очевидная идея мужского превосходства. В их племени все было устроено абсурдно до нелепости: мужчины жили отдельно, женщины с детьми – отдельно, и те и другие – в больших общих домах. Еще у них было много маленьких травяных хижин, где никто не жил, туда молодые люди ходили на свидания. Все сколько-нибудь важные дела решались сообща, на совете племени. Право голоса на этих советах имел любой взрослый независимо от пола и возраста. То есть стариков, наверное, слушали внимательнее, но и самые молодые могли повлиять на решение совета, если их доводы звучали достаточно разумно…
– Чушь какая! – не выдержал лорд Хедриг. – Старый Умбер окончательно выжил из ума! Наплел тебе невесть какой ахинеи, а ты уши-то и развесил! Ни одно человеческое сообщество не может быть устроено так, как ты описываешь. Они же все передрались бы на первом же… как ты это назвал? На первом же совете племени. Там бы стоял такой гвалт, что никто не услышал бы ни слова. Они бы не приняли ни единого решения…
– Эк тебя разобрало! Успокойся, дорогой брат, на твое священное право повелевать и властвовать пока никто не покушается. Все это дела глубокой древности, и еще неизвестно, осталось ли что-нибудь от странного белокожего племени. А возможно, Лорд Умбер и впрямь чего-нибудь напутал… Так что? Мне продолжать, или ты окончательно утратил доверие и интерес к моему рассказу?
– Ладно уж, продолжай, – проворчал Хедриг, обезоруженный уступчивостью брата. – Только покороче, если можно. Устал я поддерживать магическую связь: давно не практиковался, да и возраст дает о себе знать.
– Можно и покороче, отчего же нет? В общем, белые девицы оказались плохими женами. Строптивыми и своенравными. И наши предки сочли своим долгом научить их уму-разуму. Держали, как диких зверей, на привязи, в ошейниках, кормили впроголодь, заставляли работать с утра до ночи. Детей отнимали сразу, едва мать переставала кормить грудью, и растили в презрении и неприязни к той, что дала им жизнь. Пленницы мерли как мухи от дурного обращения, истощения и горя, а предки, приохотившись к искусству воспитания, отправлялись к соседям за новыми жертвами.
– И чужаки не воспротивились?
– Насколько я понял, они ничего не знали. Видимо, холодный прием, оказанный нашими пращурами в самом начале, произвел на пришельцев настолько сильное впечатление, что они так ни разу и не решились наведаться к соседям в гости. Ну вот, предыстория на этом кончается…
– Так это была предыстория?! Ну, знаешь, Кассий!..
– Хватит бушевать, братец, история будет короткой. Прошло несколько дюжин лет, как наши предки начали практиковать перевоспитание белокожих дикарок, и одна из пленниц родила уродца. Да-да, Хедриг, речь идет о Бледной нежити. У младенца – тоже, кстати, девочки – были бледные до прозрачности глаза и к тому же совершенно белые волосы, брови и ресницы. По единодушному мнению наших пращуров, такой урод не заслуживал чести называться членом племени, а потому девочку, против обыкновения, не отобрали у матери. Ребенок подрос и начал по мере своих слабых сил заступаться за мать, что вызвало всеобщее буйное веселье в племени и способствовало развитию изобретательности наших пращуров по части утонченных и не очень утонченных издевательств над несчастными пленницами.