Вернувшись домой, я сел к телефону и принялся обзванивать людей из списка. По странному совпадению все, кому я сумел дозвониться, говорить о Подкопаеве не желали. Да, помнят такого, да, жил у них одно время, но это было давно, и с тех пор никто ничего о нем не знает. Я уже начал отчаиваться, но решил дойти до конца списка. Последним в нем значился Павел Сегун.
При звуке этого имени я подобралась. Пашка Сегун, прозванный за свою уникальную непотопляемость Поплавком, был одним из тех хороших общих приятелей, кто получил приглашение Генриха, но на вечеринку прийти не смог. Теперь понятно, где Селезнев пронюхал о нашем сборище у Генриха. Понятна и удивительная осведомленность, которую он выказал в разговоре с Сержем. Поплавок — большой любитель почесать языком — был в курсе почти всех наших дел.
— Сегун меня приятно удивил, — продолжал между тем Селезнев. — Едва я успел представиться и задать первый вопрос, он перебил меня словами: «Слушай, Михалыч, ты бы подъехал ко мне, мы бы славно с тобой посидели. Заодно я тебе все и расскажу. Понимаешь, я тут купил банку пива и воблу, хотел позвать друзей, да не могу дозвониться. Приезжай, а?» Я, конечно, поехал. «Банка» пива оказалась пятилитровым жбаном, поэтому желание Сегуна зазвать кого-нибудь в гости объяснялось просто. Кроме того, как он доверительно мне сообщил, в пятницу ему было велено отвезти жену с детьми к имениннице-теще, из-за чего, к великой его досаде, пришлось отказаться от участия в мальчишнике, который устраивали его друзья. «С утра пораньше сорвался оттуда, купил пива, думал позвать всех к себе, наверстать упущенное, и ни одна зараза на звонки не отвечает».
Мы и в самом деле хорошо посидели. Когда пиво кончилось, я сбегал за добавкой и домой добирался на автопилоте, а весь следующий день маялся головной болью. Но в субботу удовольствие получил огромное — не столько даже от пива, сколько от Пашиных рассказов. Сегун без околичностей выложил мне всю подноготную Подкопаева, или Мефодия, как называли его соученики. Портрет получился живописным. Я без труда представил себе образ мыслей и жизни покойного (о том, что Подкопаев мертв, я, разумеется, не упоминал), а также страдания его многочисленных жертв. Потом Паша перешел к анекдотам из университетской жизни Мефодия, и мне едва не стало плохо от смеха. Даже стало, если честно.
«Это еще что! — обрадовал меня Паша, когда я вернулся из ванной. — Самого главного ты еще не слышал». И, несмотря на мои мольбы, выдал мне историю про алое сердечко. Я не стану ее пересказывать, Варвара Андреевна, поскольку вы знаете ее лучше кого бы то ни было. Мне бы очень хотелось услышать ее в вашем исполнении, но сейчас, наверное, не время.
Когда Паша закончил этот анекдот, у меня в голове забрезжила какая-то смутная мысль, даже не мысль, а скорее намек на нее. Я попытался за него уцепиться, но пиво уже оказало свое действие; пришлось оставить попытки. А Сегун все не унимался, только теперь у него появился новый герой, вернее, героиня. «У нас на мехмате оригиналов пруд пруди. Ты знаешь, что нашим студентам в Кащенко отведена целая палата, — сообщил Паша не без гордости. — Мефодий — еще не самая колоритная личность. Давай я тебе лучше про Варвару и ее друзей расскажу. Как раз с ними я и должен был вчера пьянствовать, если бы теща со своим днем рождения не влезла».
Он рассказывал, я слушал, а мысль, забрезжившая в мозгу, принимала все более отчетливую форму. Да ведь беременная вьетнамка, что едва не свела с ума шофера «скорой», и эта их Варька — одно и то же лицо! — осенило меня в конце концов. Правда, когда я спросил, не похожа ли Варвара на вьетнамку и не ждет ли она ребенка, Сегун рассмеялся: «Варька? Ребенка?! Да у нее на них аллергия! Стоит какой-нибудь мамаше с младенцем войти в вагон метро, Варвара вылетает оттуда пулей. А замужества боится пуще смерти. И на вьетнамку похожа не больше, чем я — на негра. Глаза — по пятаку и нос, что ястребиный клюв».
Я было отказался от своей идеи, только вот она меня никак оставлять не желала. Чем больше я слушал, тем больше проникался уверенностью, что выходка у больницы идеально вписывается в характер Пашиной героини. А в конце концов выяснилось, что она — маленькая худая смуглая брюнетка. Это был последний недостающий кусочек моей головоломки. К тому времени я уже знал, что жизнь Варвары полна приключений, что она очень предана друзьям и ради них не раз пускалась в самые рискованные авантюры. Я решил, что обязательно наведаюсь к этой необыкновенной девушке, постараюсь с ней подружиться и когда-нибудь расспрошу о представлении у больницы. Только вот не думал, что это произойдет так скоро.
В воскресенье я отдыхал, точнее — сражался с похмельем, а в понедельник отправился на службу. Вечером меня вызвал начальник. «Федя, это ты у нас сидел в больнице, когда там обнаружили тело некоего Подкопаева? Вот и займись этим делом. Покойника-то, оказывается, под завязку накачали атропином».
Отхлебывая чай, Селезнев быстро взглянул на меня и продолжал:
— Я ни словом не обмолвился о своих субботних изысканиях. Связался с участковым, на территории которого находится больница, вытянул из него жалкие крохи собранной им информации и снова позвонил Сегуну — уточнить имя и адрес его знакомого, у которого Подкопаев жил сравнительно недавно. На этот раз Паша был трезв, и мой интерес к Подкопаеву вызвал у него настороженное любопытство. Мне с большим трудом удалось отвертеться от вопросов о роде моих занятий и получить нужные сведения.
Так я вышел на Сергея Архангельского. Сегодня утром я нанес ему визит, и его поведение мне очень не понравилось. Архангельский вертелся как уж на сковородке и явно что-то скрывал. С чего бы это, если, по его словам, Подкопаева он не видел три месяца? А с какой неохотой он признался, что в пятницу был на вечеринке у Луца! На той самой вечеринке, куда не удалось попасть Паше.
Эта вечеринка занимала меня все больше и больше. Мне стоило неимоверных усилий выцарапать у Архангельского имена участников. А вот имя человека, к которому переехал Подкопаев, он сообщил мне без всякого нажима. Поэтому на визит к Станиславу Малахову особых надежд я не возлагал. Малахов и правда сообщил мне немногое: Подкопаева он выгнал три недели назад, после того как гость залил три нижние квартиры и отказался оплачивать ремонт. Куда тот подался потом, Малахов не знал. Тогда я вплотную занялся участниками пресловутой вечеринки.
По странному совпадению все они словно испарились. Причем исчезновения произошли по одному и тому же сценарию: люди пришли на работу, потом их подозвали к телефону, и спустя какое-то время спохватившиеся сотрудники нигде не могли их отыскать. Правда, это касается тех, кто работает вне дома. Как исчезли остальные — неизвестно. Но исчезли все.
Капитан Селезнев посмотрел на меня долгим внимательным взглядом.
— Варвара Андреевна, мне кажется, вы попали в серьезный переплет. Вы, конечно, можете все отрицать, но водитель «скорой», вероятно, вас опознает, соседи подтвердят, что у вас есть синий «Запорожец», в квартире Луца, скорее всего, найдутся отпечатки Подкопаева, и кто-нибудь из жильцов, возможно, вспомнит, что видел его в пятницу вечером. Не исключено, что найдутся и свидетели, заметившие, как вы укладывали тело в машину.