Я обернулся.
– Конечно, Франк, я подожду. – Девочка помахала книжкой. – Моя история почти закончилась… И твоя тоже, правда?
Она легко, звонко рассмеялась и снова с головой ушла в чтение.
Я постучал в дверь Дюмортье, но в ответ донесся лишь далекий сдавленный кашель. Никто не открыл.
– Надо войти, – сказал я, поворачивая дверную ручку, но дверь оказалась заперта.
Фламан помрачнел. Кто-то внутри дома кашлял надрывно, как при сильном бронхите.
– Приступим…
Замок недолго сопротивлялся пилке для ногтей из моего специального набора, но Фламан не сразу решился переступить порог, несколько раз порывался сбежать и вошел вслед за мной, стиснув челюсти. Должно быть, инстинкт врача в конце концов сработал.
Узкие полоски света прорезали стоявшую в комнате темноту, ложились на лицо с лихорадочно блестящими глазами. Съежившийся на мокрой от пота постели, дрожащий Дюмортье, странно поглядев на нас, зашелся кашлем и сквозь этот кашель простонал, утирая лоб мохнатым полотенцем:
– Как… вы сюда… попали?
В больничной распечатке было сказано, что ему сорок два года, но выглядел он лет на десять старше. На щеках многодневная щетина, лицо – как печеное яблоко…
– Я врач, – объяснил Фламан, приблизившись к кровати. – Два дня назад вы обращались в отделение неотложной помощи. Давно у вас начался кашель?
– Ночью… И трясти начинает через каждые четыре часа… В жизни… в жизни мне не было так холодно…
Фламан открыл чемоданчик:
– А почему вы не вызвали врача?
Дюмортье приподнялся, опираясь на локти:
– Этот гребаный врач… из соседней деревни… еще в отпуске… Ближе, чем в Гренобле… другого не найти… В больнице сказали, что… треклятая лихорадка отпустит… Ага, как же…
При виде ланцета больной забеспокоился:
– Эй!.. Вы зачем сюда явились? Что со мной?
– Обычная проверка, – ответил врач, натягивая резиновые перчатки. – Хотим убедиться, что у вас действительно тепловой удар, а не инфекционное заболевание, что вы не подхватили какой-нибудь вирус. Сейчас проколю вам палец и возьму каплю крови. Вы ничего не почувствуете.
– А он кто такой?
– Мой помощник, – соврал доктор.
Дюмортье протянул дрожащую руку. Фламан, свирепо взглянув на меня, кольнул его, и на полоске с желтым краем распустился кровавый лепесток.
– Надеюсь, после этого вы оставите меня в покое?
Врач, приложив свободную руку ко лбу пациента, помахал полоской, а когда увидел, что светло-желтый цвет сменился ярко-голубым, весь напрягся:
– Черт! Как это может…
– Что? – завопил Дюмортье, облизывая палец. – Что там такое?
Фламан не сразу смог заговорить.
– Этот цвет… указывает на наличие в вашей крови антигена плазмодия. Мне очень жаль, но… у вас… малярия…
Больной вздрогнул, на мгновение лицо его стало бессмысленным. Потом он, видимо, осознал услышанное и забормотал, пришибленный обрушившейся на него со всей силой реальностью:
– Но… но этого не может быть! Не может быть! Доктор, я сроду отсюда никуда не уезжал! Это ошибка! Дурацкая ошибка!
– К сожалению, – вздохнул врач, покачав головой, – тест дает стопроцентную уверенность… Я не могу сказать… насколько размножились паразиты, но инкубационный период прошел. Мы заберем вас в больницу. Прямо сейчас…
Дюмортье вскочил на постели, схватил доктора за рукав:
– Что за ерунду вы несете! Неправда это все!
Он, уронив руки, рухнул на колени.
Фламан стащил перчатки, подошел ко мне:
– Сколько человек у вас в списке?
Я с трудом развернул листок негнущимися пальцами:
– Пятьдесят два…
– Господи боже!
Вот и все… Бедствие добралось до этих домов. Его можно увидеть на мокрых, искаженных болью лицах. Его можно вдохнуть с тяжелым, влажным, зараженным воздухом. Мы опоздали, мы сильно опоздали…
Опомнившись, я подсунул листок Дюмортье:
– Искренне вам сочувствую… Но… вы должны мне сказать, знаете ли вы этих людей.
Он помолчал, комкая простыню, потом кивнул и медленно проговорил:
– Одетта Фаньен… Жерар Гре… Фредерик Тавернье… Да… всех знаю… Они все живут… здесь… у подножия холмов…
Новый приступ кашля заставил беднягу согнуться пополам. Я сел на кровать, ноги меня не держали. Сегодня я, как никогда, ненавидел свою работу.
– Комиссар… что все это значит? – недоумевал врач, сжимая трясущимися пальцами голубую полоску.
Я вытащил мобильник:
– Это значит, что деревня прямо сейчас вымирает… Никого… никому не звоните, пока я не свяжусь со своим начальством.
Выйдя на улицу и оставшись один, я позвонил Леклерку и рассказал, что в горной деревне неподалеку от Гренобля малярия, масштабы бедствия нам пока неизвестны, но в чем сомневаться не приходится: инкубационный период позади и, если даже больные не умрут, лихорадка и плохое самочувствие останутся при них до конца жизни.
Окружной комиссар, оглушенный этой новостью, велел, пока не поступят точные указания сверху, соблюдать полнейшую секретность: нельзя допустить паники. Он уже связался с Гренобльским отделением Лионского управления судебной полиции, скоро в соответствии с планом срочных действий в Белую Трубу прибудут полицейские и машины «скорой помощи» с медицинским персоналом.
Я вернулся в комнату. Дюмортье, свернувшись калачиком, горел в лихорадке, дрожал и почти бредил, закатывая глаза в желтых восковых орбитах. Стоявший рядом с ним врач выглядел растерянным.
– Мы должны забрать его в больницу! Немедленно! Его и… остальных по списку!
– Сейчас приедут врачи и полиция.
Фламан испепелил меня взглядом:
– Похоже, вы не собираетесь мне объяснять, что здесь происходит! Какого черта, я же имею право это знать! Что за… дьявольский эксперимент поставили на этих людях? Вы… вы из секретных служб? Они – жертвы теракта?
Я взял доктора за руку, и мы отошли в угол, подальше от постели.
– Терроризм тут ни при чем, все это – дело рук сумасшедшего, который, к несчастью, пока разгуливает на свободе, его месть пятидесяти двум жителям деревни… Вы ведь знаете местность, да? Скажите, могли комары добраться до других населенных пунктов?
– До ближайшей деревни больше трех километров. За последние две недели ни разу не подул даже самый слабый ветерок, а анофелесы, насколько я помню, эндофаги, так что распространения эпидемии, скорее всего, можно не бояться… Но… кто этот сумасшедший и за что он мстит?