– Да, – подтвердила Кася.
– Он у меня еще получит! – шутливо пригрозил старик. – Будущее историческое светило называется! Книгу решил написать! А сенсация где? Нету сенсации… Про то, как подлая византийка отравила российского царевича, еще Курбский Ивану Грозному писал.
– Тогда кто его отравил?
– Во-первых, никто не доказал, что отравили, подагра вполне может вызвать острую почечную и сердечную недостаточность, достаточно исключить любое пребывание на свежем воздухе и физические упражнения, уложить больного в постель, пичкать мясными бульонами и прочей богатой протеинами пищей, – наставительным голосом поборника здорового образа жизни произнес Павел Последний, – а во-вторых, почему именно Софья? Вообще неумно как-то вызывать из Италии доктора, на совесть которого и взвалят преступление. Могла бы исподтишка действовать, почему так по-глупому подставилась? Правда, друг твой оригинальное в кавычках решение проблемы предложил: мол, «мистро Леоне» лечил, а посланник Медичи Альберони отравил. Результат? От перемены мест слагаемых сумма не меняется.
– Еще римляне говорили, ищи того, кому выгодно, – возразила учителю Кася.
– Молодец, вспомнила следственный принцип «Is fecit, cui prodest». Тогда Софья Палеолог вообще полным, как вы это сейчас говорите, «лузером» представляется. Отравить отравила, под подозрение попала, а власти так и не добилась. Наследником стал Дмитрий, сын Ивана Молодого и Елены Волошанки, внук Ивана Третьего. И те же Федор Курицын и князь Патрикеев и прочие представители партии Ивана Молодого по-прежнему у власти. А в тысяча четыреста девяносто седьмом году вообще чуть головы не лишилась. Поэтому, кроме вопроса, кому это выгодно, задавай иногда вопрос, а кто от этого выиграл?
– Кто от этого выиграл? – задумчиво произнесла Кася, и одна смутная идея забрезжила в ее голове.
– Вот на этот вопрос тебе и предстоит ответить… А сейчас покажи-ка мне еще раз письма этого итальянца, – попросил Павел Последний.
Старик взял протянутые ему листы, внимательно вчитался в текст и задумался. Кася сидела и терпеливо ждала. Наконец Павел Петрович оторвался от листков и медленно произнес:
– Я могу ошибиться, в любом случае ты должна все проверить. Но мне не дают покоя последние строки третьего письма: «А если хочешь меня понять, моя милая, думай о наших дорогих Марсилио и Джованни, нас всех ждет Великая работа!..»
– И мне самой они покоя не дают, – призналась Кася, – только проблема в том, что ни в окружении Фортунаты, ни в окружении Джироламо не было человека по имени Марсилио, а Джованни несколько: слуга, хозяин ювелирной лавки и доктор. Но каким образом использовать эту информацию, я не знаю.
– То есть ты думаешь, когда Альберони написал: думай о наших дорогих, намекая на близких?
– А вы думаете, что нет?
– Мне просто кажется, если это ключ к шифру, то он должен быть посложнее.
– У вас есть идея? Какая?
– Ты что-нибудь слышала о Фичино и Пико делла Мирандола.
– Эти имена мне кое-что говорят, но я не совсем уверена. Что-то связанное с эпохой Возрождения? – с сожалением произнесла она.
– Что-то связанное с эпохой Возрождения? – передразнил ее учитель. – Не что-то, а кто-то, это во-первых, а во-вторых, Фичино звали Марсилио, а Пико делла Мирандола – Джованни, и они были современниками Джироламо и выдающимися философами-гуманистами. И не только, Фичино был домашним учителем Лоренцо Медичи, а среди других учеников Фичино был Пико делла Мирандола.
– То есть они были знакомы с Джироламо, – сделала вывод Кася.
– Вот именно, слона-то наш Алеша и не заметил. Но есть еще третий и самый важный пункт… – Павел Последний выдержал эффектную паузу, – их имена связаны с одной легендарной фигурой, которая на этот раз тебе хорошо известна…
– Какой?
– Гермес Трисмегист, – старик ожидающе уставился на свою ученицу.
– Гермес Трисмегист!
– Он самый, Фичино был первым переводчиком и комментатором найденного одним из эмиссаров Козимо Медичи Герметического Корпуса, а Пико делла Мирандола первым связал герметику с другим мистическим учением: каббалой…
– Только этого мне и не хватало! – вырвалось у Каси.
– Да, моя дорогая, только этого тебе и не хватало, – рассмеялся старик, – и Великая работа, тогда это?..
– Философский камень! – на этот раз не разочаровала его она.
– Ты знаешь, у меня есть очень хороший знакомый, который философским камнем занимается целую жизнь, хочешь поговорить с ним?
Кася представила себе человека, потратившего целую жизнь на подобное бесполезное, с ее точки зрения, занятие, и поморщилась. Всю жизнь привыкла с подозрением относиться к таким людям, хотя недавние события, связанные с поисками Ключей Фортуны, и поколебали незыблемые устои ее рационализма. Но от привычных стереотипов отказываться было трудно, поэтому она продолжала упорно считать, что такими поисками можно было заниматься исключительно с пришедшей в движение «крышей». Но как бы крепко Касина «крыша» ни держалась, похоже, в очередной раз ее занесло в те самые, столь неприятные ей дебри… Поэтому вздохнув и чертыхнувшись про себя, Кася взяла все-таки телефон друга Павла Последнего.
– Одного не понимаю, – задумчиво произнесла она, – как же до Джироламо эту книгу не нашли. В конце концов библиотека Софьи состояла из сто раз пересмотренных и перечитанных в том же самом Константинополе томов?!
– На это у меня ответа нет, – пожал плечами Павел Последний, – хотя ты права, ситуация более чем странная.
Философский камень, так философский камень, в конце концов ей не привыкать. Она знала, что обладала редким талантом влипать в неприятные ситуации. Но на этот раз в мастерстве поиска приключений на собственную задницу она себя, похоже, превзошла.
Любой человек, обладающий хоть толикой здравого смысла, знает, что Фортуна оставляет в дураках каждого, кто на нее полагается. Вся проблема была в том, что Кася не обладала даже этой толикой здравого смысла. Поэтому действовать наобум и надеяться, что кривая хоть куда-то да выведет, было отличительной чертой ее характера. И если бы Касю спросили сейчас, что она думает о своем ближайшем будущем, она бы затруднилась ответить. Один раз приняв решение, о последствиях она не задумывалась. В конце концов какими бы ни были последствия, она была к ним готова. Поэтому и на этот раз долго размышлять на тему, каким это образом ее занесло в плотные ряды искателей философского камня, не стала, а отправилась на свидание со знакомым Павла Петровича.
Перед встречей она просмотрела наскоро все, что нашла по Гермесу Трисмегисту и алхимии. Узнала, что в самом начале существования алхимия, или просто-напросто химия, была соединением вполне практического знания египетских жрецов с натурфилософией греков. И произошло это соединение в Александрийской академии, когда греческая теория и египетские знания о веществах, их свойствах и превращениях создали новую науку – химию. Что, конечно, повлияло и на одно, и на другое, египетские жрецы по своей давней привычке мистифицировали аристотелевскую метафизику, а греки эллинизировали «священное тайное искусство». Новорожденная алхимия, как и полагалось, тут же обзавелась небесным покровителем: египетским богом Тотом, который плавно «перетек» в греко-римского Гермеса Меркурия. А со временем Тот-Гермес стал отождествляться с Гермесом Трисмегистом. Заслугам Гермеса приписали существование письменности, календаря, астрономии и прочих полезных и менее полезных изобретений. Лаборатории «священного искусства» разместили в главном здании Александрийской академии: храме бога Сераписа.