— Нет! — снова сказали из-за двери не менее категорично, чем в первый раз. — Убирайтесь к черту, иначе я вас помоями оболью!
— Ну, один-единственный вопрос, и мы тотчас уйдем, договорились? — просьба в моем голосе по своему накалу достигла наивысшей точки. Но за дверью молчали. И тогда я в отчаянии крикнул прямо в глазок: — Неужели вы не слышали ни шума борьбы, ни призывов о помощи, когда убивали Санина?
В коридоре что-то зловеще шаркнуло, мне подумалось, что хозяйка квартиры подтащила к двери обещанное ведро с помоями, но предпочитал не сдаваться.
— Нет, — раздалось из-за двери уже очень надоевшее мне слово.
— Но это неправда! — воскликнул я, специально провоцируя, надеясь, что дверь распахнется… Однако мои надежды не оправдались. Вместо этого услышал:
— Да пошел ты!
И все равно это было кое-что. Какой-никакой, но синхрон. Пусть и из-за двери…
— Ты это снял? — спросил я Степу, как если бы выиграл сражение при Ватерлоо.
— Конечно, — ответил он и осклабился. — Считай, что тебе крупно повезло.
— Почему?
— Потому что помоями не облили.
— Ладно, пошли…
Милица Васильевна оказалась права: Клава Печенкина нам двери не открыла…
Квартира за номером семь тоже оказалась недоступной. Похоже, там никого и не было. В восьмой квартире нам открыла двери старушка, которая, конечно, не видела и не слышала.
Степа снял несколько перебивок на лестничной площадке: выдранный на полу кафель и разрисованные граффити стены, и мы вышли из подъезда. На лавочке, возле песочницы, сидел мужик с опухшей красной рожей и безучастно смотрел на окна второго этажа.
— Степа, — сказал я оператору. — Это не иначе как Васька или Гришка…
Я медленно подошел к лавочке и бодро поздоровался.
— Привет, — не очень ласково ответил мужик, подозрительно посмотрев. — Ты кто?
— Я ведущий телепрограммы «Кто убил Санина?», — решил брать быка за рога. — А вас зовут Василий или Григорий?
— Василий, — ответил мужик. — И чо?
— Побеседуем? — присел я рядом на лавочку.
— Если опохмелишь, — без обиняков ответил мужик, глянув с надеждой.
— Без проблем, — ответил я и, мигнув Степе, почти бегом оббежал дом. Магазин находился на первом этаже с обратной стороны здания, поэтому через три минуты вернулся, торжественно неся в руках бутылку водки, пакет с пластиковыми стаканчиками и связку бананов.
— С бананами это ты хорошо придумал, — отозвался мужик, принимая из моих рук водку. — Бананы я люблю… А еще они антидепрессант, — ввернул он модное словечко. — Настроение повышают.
— Возможно, — улыбнулся я. Взял бутылку из его трясущихся рук, отвернул крышку и налил чуть больше половины в пластиковый стаканчик. Потом оторвал от связки банан и наполовину очистил. Люди с похмелья беспомощны, как дети… Да и уважение надобно проявить — пьяницы люди ранимые и обхождение ценят.
— О, уважил!.. А себе? — Василий вопросительно посмотрел на меня.
— На работе, — ответил я. На что Вася вполне резонно заметил:
— Ну и что?
Я плеснул и себе.
— А ему? — повел головой Вася в сторону оператора.
— Он не пьет, у него от водки уши пухнут, — сказал я и сделал вид, что не расслышал возмущенное бурчание Степы.
— Ну, помянем Игорька? — Василий печально посмотрел на меня и опрокинул содержимое стаканчика в рот. Я последовал примеру.
Потом он откусил немного от банана и глянул на меня:
— Из телевизора, значит?
— Да. Мы делаем сюжет о гибели Игоря Валентиновича Санина. Скажите, Василий, вы его хорошо знали? Много с ним общались?
— А он что, будет меня снимать? — снова повел головой в сторону Степы Василий.
— Да, — ответил я. — Мы ж из телевизора…
— А без этого нельзя? — спросил Вася.
— Никак, — ответил я и покачал головой.
— Тогда я тебе ничего не скажу, — заявил мужик. — Даже и не наливай мне больше.
— Почему? — принял я от него пустой стаканчик с намерением плеснуть еще.
— Ну, ты не видишь, не в лучшей форме? — убедительно посмотрел на меня Вася. — Я ж скорблю… А если кто из знакомых в твоем ящике меня увидит.
— Мы все скорбим по поводу безвременной кончины Игоря Валентиновича, — сказал я. — Так вы его хорошо знали?
— Мы… — он запнулся и почти зло посмотрел на меня: — Скажи, пусть не снимает.
— Хорошо. — Я сделал серьезное начальническое лицо и повернулся к Степе: — Выключи камеру.
— Нет, пусть уйдет совсем, — сказал Вася.
— Уйди совсем, — повторил я его слова Степе. — И чтобы никаких средних и дальних планов со мной и Василием! — добавил я еще строже, намекая на обратное. — И, вообще, подожди в машине.
Степа лишь едко хмыкнул и стал отходить от нас, время от времени поворачиваясь и снимая. Потом положил треногу в багажник, зачехлил камеру и уселся в наш редакционный «Рено».
— Так вы хорошо знали Санина? — повторил я свой вопрос.
Вася взял из моих рук бутылку, налил себе почти полный стаканчик и выпил его в два глотка. Потом откусил от банана смачный кусок и какое-то время сидел в позе известной скульптуры Родена «Мыслитель», уставив печальный взор в землю. Наконец, посмотрев на меня просветлевшим взором, гордо и пафосно произнес:
— Он был моим другом. Ты понимаешь это? — Постучав в грудь кулаком, добавил: — Лучшим другом! А теперь вот его нет.
Последнюю фразу он произнес с надрывом. В его голосе чувствовалась пьяная слеза. Чтобы говорить с ним, больше не наливать, иначе поплывет совсем, а то и зарыдает в голос. И я незаметно отставил бутылку в сторону.
— Понимаю, — отозвался я с чувством. Взор мой был горестен и серьезен. И Вася проникся:
— Молодец… Как тебя зовут?
— Алексей, — соврал я не очень уверенно. Я вообще врать не умею и делаю это лишь в силу служебной необходимости. Сейчас был как раз тот самый случай.
— Лёха, значит, — констатировал Василий. — Ну, ладно, спрашивай…
— Расскажи про последний день, когда ты виделся со своим лучшим другом Игорем Саниным, — попросил я. — Это очень важно, понимаешь? Для людей важно, для всех нас.
— Понимаю, — еще серьезней ответил он и поискал взглядом бутылку. — А где она?
— Мы с тобой выпьем, — сказал я. — Обязательно. Минут через десять…
Взор Васи помрачнел.
— Нет, — быстро поправился я. — Через семь минут.
— Через пять, — безапелляционно заявил Вася.
— Хорошо, через пять, — согласился я. — А пока расскажи про тот день, когда твоего друга не стало. Как и когда вы с ним увиделись. Что делали? Ну, слушаю тебя.