— Что же вы, уважаемый товарищ, с женой своей общий язык найти не сумели? Признавайтесь, уж не покойница ли стала причиной вашей с женой размолвки?
— Я не знаю, какая муха укусила мою жену. Вызовите Настю к себе, спросите у нее сами. Но я вам говорю, Настя была в коттедже Амелии, значит, она и покойная могли быть между собой знакомы.
Следователь пообещал, что завтра же вызовет к себе Настю, чтобы хорошенько ее расспросить, но и Егора не отпустил. У Егора даже сложилось ощущение, что следователь заподозрил их обоих в убийстве Амелии. И это, как ни странно, вызвало у Егора даже какое-то удовлетворение. Все-таки страдать в компании не так обидно. Если они пострадают вместе с Настей, то в этом будет хоть какая-то справедливость.
Низкая душа Егора даже помыслить не могла о том, чтобы выгородить жену. Он сознавал, что плохо себя вел, сильно провинился перед Настей, но искупить свою вину перед ней не хотел ни в коем случае. Напротив, очутившись в камере, он даже сумел убедить себя в том, что правильно поступил, выдав жену следователю.
— Машина Насти, значит, она должна была лучше следить за ней, — в оправдание своего поступка сказал он сам себе. — Вечно экономит на всем, не ставит машину на охраняемую стоянку. Вот и допрыгалась. И меня еще втянула!
Между тем полиция не сидела сложа руки. Полицейские осмотрели подъезд, в котором была найдена сумка Амелии, побеседовали с дядей Лешей, подтвердившим рассказ Егора и частично его обелившим. Также полиция побывала на чердаке и в подвале.
Сыщики рассудили, что если сумка осталась валяться на ступеньках в подъезде, то и сама жертва могла находиться какое-то время где-то неподалеку от нее. И если подвал не вызвал у полицейских никаких вопросов, он был заперт на внушительных размеров замок, который оказался нетронут, то чердак в этом плане представлял для них некоторый интерес. Замок тут отсутствовал. И в пыли были видны четкие следы недавнего присутствия здесь человека. Однако ничего больше полицейские не обнаружили, и, побывав всюду, где могло произойти убийство Амелии, они вернулись к свидетелям и опросили всех жильцов подъезда.
Сыщики продемонстрировали людям фотографию убитой молодой женщины, двое из двенадцати опрошенных соседей показали, что лицо этой женщины им кажется знакомым.
— Она тут бывала, — заявил ветхий старичок, живущий на первом этаже и развлекающийся преимущественно тем, что глазел в окно. — Видел я ее.
— На лестнице с ней как-то столкнулась, — подтвердила бодрая еще пенсионерка. — Сверху откуда-то спускалась.
Сама пенсионерка жила на третьем этаже, а дом был двенадцатиэтажный. Предположить, что Амелия спускалась пешком с двенадцатого этажа, было бы странно. Но вот с четвертого, пятого или даже шестого этажа Амелия вполне могла спуститься, потому что лифт в доме всего один, частенько барахлит или бывает перегружен, так что жильцы, особенно молодые и нетерпеливые или те, кто живет не слишком высоко, спускались по лестнице своими ногами.
— Веселая такая шла, песенку напевала. Меня увидела, засмеялась, поздоровалась. Я еще подумала, что от мужика идет.
— Почему?
— Вид у нее такой был счастливый… как у кошки, которая нагулялась всласть.
А на пятом этаже жили Егор с Настей. Соседка видела Амелию в середине дня, когда Настя была на работе. А что, если Амелия как раз и спускалась от Егора? И следователь дал распоряжение криминалистам снять в квартире Егора отпечатки пальцев. Если «пальчики» Амелии там найдутся, то судьба Егора практически будет решена. Да и Настю тоже можно было бы попытаться привлечь к ответственности. Так думал про себя следователь, выстраивая, как ему казалось, логичную и стройную цепочку от преступления к обвиняемому.
Между тем Настя, не подозревая о нависших над ее головой тучах, вовсю наслаждалась обществом Бориса. Домой Настя так и не вернулась, чувствуя, что ничего хорошего ее там не ждет. Она осталась у Бориса, вместе они посмотрели исторический фильм о династии Тюдоров, обсудили Генриха VIII и его жен.
Вот только итог этого обсуждения оказался для Насти несколько неожиданным. А началось все с ее замечания, весьма невинного, на взгляд самой Насти.
Она всего лишь сказала:
— Этот Генрих — настоящий тиран. Что не по нему, сразу очередной жене голову с плеч.
И Борис тут же откликнулся на это ее замечание, сказав:
— А мне вот нравятся те времена. Когда мужчина был единственным хозяином и властителем судеб своих близких, детей и жен, в мире был хоть какой-то порядок.
Настя оторопела:
— Ты что, хочешь сказать, что одобряешь поступки этого короля?
— Не то чтобы я одобрял именно его. Он злоупотребил своей властью. Но что-то в абсолютной власти мужчины над своими домочадцами все-таки было.
Настя никак не могла согласиться с этим утверждением. Хорошо, когда мужчина, глава семьи, бывает разумен и добр, а если дать власть такому, как ее Егор? На что он ее употребит? Ведь ясно же, что на уме у такого человека будет один разврат и неумеренное потакание своим прихотям. Такой человек способен ввергнуть свою семью в пучину несчастий, довести ее до разорения, жену до позора, а детей до гибели.
— И пусть! — упрямо возразил Борис. — В конце концов, это были его жена и его дети. Детей он породил, жену приобрел; как он считал нужным, так с ними и поступал.
— Но это жестоко!
— А женщинам и нужна жестокость. И детям тоже. В древние времена детям даже в голову не приходило оспаривать родительское решение. Им оставалось лишь покориться, подчиниться воле отца. А кто не хотел смириться, того лишали наследства и изгоняли из дома.
— Ну, знаешь! — возмутилась Настя.
Но Борис не дал ей закончить.
— И женщина тоже должна знать свое место. И если единственный способ показать ей его — это умертвить для острастки парочку блудниц и негодниц, то так тому и быть!
— В тебе говорит мужской шовинизм!
— А в тебе женская эмансипация.
— Эмансипация — это прекрасно.
— Прекрасно было то время, когда женщина знала лишь три вещи, которыми должна и могла заниматься.
— И какие же это вещи? — недобро прищурилась Настя. — Нет, не говори, постой, я сама угадаю. Наверное, это церковь, дети и кухня? Правильно?
Борис сказал:
— Дети, дом, муж. Вот три вещи, которыми должна заниматься истинная женщина. До всего остального ей не должно быть никакого дела. Политика, наука, бизнес — это все не женские дела. Вести мужские дела надо предоставить мужчинам.
— Да ты что! — поразилась Настя. — Ты… Ты рассуждаешь, как первобытный человек!
— Все в мире пошло наперекосяк после того, как женщины получили право голоса, — гнул свою линию Борис. — Настя, пойми, я не против женщин вообще, но женщина должна знать свое место. Вы, женщины, склонны к либерализму. А в большом мире надо занимать жесткую позицию и придерживаться ее во что бы то ни стало. Стоит сделать одну уступку оппозиции, и тебя сожрут! А женщины очень часто идут на уступки.