— Фредерик, Фредерик, никакие твои поступки не изменили бы моего к тебе отношения, поверь мне. Сейчас тебе кажется, что ты никогда не сможешь полюбить другую женщину, раз уже отдал сердце мне, но ты полюбишь — вот почему ты должен бывать в обществе, как ты выражаешься, даже если будешь работать здесь…
— Ты говоришь так, словно знаешь это по собственному опыту, — с горечью произнес он.
— Нет, мне просто интуиция подсказывает. Не уверена, выйду ли я когда-нибудь замуж, Фредерик. После всего, что я пережила здесь, мне трудно представить…
Я осеклась, не зная толком, что именно мне трудно представить, и ясно поняла, что мои слова прозвучали неубедительно. «Фредерик, — захотелось сказать мне, — я любила Люсию страстно, как женщина должна любить своего мужа, хотя знаю об этом единственно из своего дневника. И да, она моя единокровная сестра, но ведь тогда я не знала ни этого, ни того, что она с самого начала намеревалась обмануть и предать меня. Возможно, я так никогда и не вспомню своих прежних чувств к ней, но мне кажется, я увидела в ней что-то такое, что есть во мне самой и что объясняет, почему я не могу ответить на твою любовь полной взаимностью».
Но потом я испугалась, что таким своим признанием я просто шокирую Фредерика без всякой на то необходимости, а потому ничего говорить не стала. Мы сидели в неловком молчании, пока в комнату не вошел незнакомый мне мужчина, некий доктор Овертон, который сообщил, что мисс Эрден очнулась и выразила желание поговорить со мною наедине.
— Пожалуйста, передайте ей, что я приду через пару минут, — попросила я.
— Но ты же не хочешь с ней видеться, — сказал Фредерик, как только доктор Овертон удалился. — Не лучше ли послать за полицией и отдать мисс Эрден под арест без всяких отлагательств?
— Нет. Мне хотелось бы поговорить с ней, прежде чем я приму решение. Но почему она помнит меня, когда у меня не сохранилось никаких воспоминаний о ней?
— Думаю, доктор Стрейкер заблуждался насчет своего аппарата, как заблуждался насчет многого другого. Он не убил тебя по чистой случайности. В самом деле, Джорджина, не разумнее ли избавить себя от этой неприятной встречи?
— Нет, я хочу поговорить с Люсией.
— В таком случае можно сначала я к ней загляну? Мне тоже есть что сказать этой особе.
Люсию поместили в ту самую палату, где я пришла в сознание холодным ноябрьским днем целую вечность назад. Лицо у нее было мертвенно-бледное и дочиста отмытое от всякой краски. Наше внешнее сходство оставалось очевидным, но теперь я видела прежде всего различия между нами — в разрезе глаз, рисунке губ, очертаниях скул; различия столь заметные, что я подивилась, как вообще кто-то, кроме подслеповатого дяди Джозайи, мог принимать нас друг за друга. Стоя там в дверях, я вспомнила запись в дневнике про наше с ней сходство, усиливающееся с каждым днем, и поняла, насколько все-таки хорошо она меня изучила.
— Джорджина, — проговорила Люсия слабым, смиренным голосом, — ты не посидишь рядом со мной немножко?
Я придвинула к кровати стул, на котором всегда сидел доктор Стрейкер, и опустилась на него.
— Я не помню ничего из… того, что произошло, — пролепетала она. — Но мистер Мордаунт сказал, что ты рисковала своей жизнью, пытаясь спасти мою, и еще раз спасла меня, когда могла оставить в огне. Почему ты это сделала?
— Потому что не могла позволить тебе умереть, хотя бы не попытавшись спасти тебя. Не из каких-то там чувств к тебе — ты мне безразлична. Ты обманула меня, предала меня и бросила гнить здесь.
Последовало долгое молчание.
— Я не знала ни минуты покоя со дня, как отправила телеграмму от имени твоего дяди, — наконец сказала Люсия. — Тогда я действовала под влиянием момента, а потом… у меня не хватало духу пойти на попятную.
— Я бы с тобой поделилась, если бы было чем делиться. Но Эдмунд Мордаунт умер, а поместье разорено. Ты и твоя мать уже вытянули из него все деньги.
Она уставилась на меня с неподдельным ужасом, — во всяком случае, я могла бы в этом поклясться.
— Я знала, знала, знала, что ты бы поделилась. Но мать сказала, что рано или поздно ты обязательно выведешь меня на чистую воду. А теперь меня отправят в тюрьму на многие, многие годы… и поделом мне.
Она закрыла лицо ладонями и разразилась душераздирающими рыданиями. У меня хватило ума не поверить этому показному раскаянию, но я все равно почувствовала острое желание обнять, утешить Люсию и устыдилась своего равнодушия и бессердечия, когда подавила этот порыв.
— Люсия, почему ты не пошла на сцену, как хотела? — спросила я, когда она перестала рыдать. — Ведь ты прирожденная актриса. Ты могла бы заработать целое состояние и восхищать всех своим талантом вместо того, чтобы прокладывать себе путь в жизни ложью и обманом.
— Я бы очень этого хотела, — горестно вздохнула она, — но теперь слишком поздно.
— Сколько денег ты у меня украла?
— Только годовое содержание. Мать сказала, что мне опасно встречаться с мистером Ловеллом, пока…
Она опустила глаза, не закончив фразы.
— Так, значит, то была твоя мать. Миссис Ферфакс — женщина в Плимуте, старавшаяся помочь мне советом.
— Да, — чуть слышно проговорила Люсия.
— А где она сейчас?
— В Лондоне. В гостинице, где мы… ну, той самой, на Грейт-Портленд-стрит.
— Куда ты ходила каждый день под видом прогулок. Чтобы составлять с ней планы, как заманить меня в сети обмана.
— И теперь мне придется заплатить за все свои злые дела. О, как же ты должна ненавидеть меня!
— Довольно слез, — твердо произнесла я. — Я ненавидела тебя вчера вечером, когда сказала, что мне плевать, если доктор Стрейкер вырвет сердце из твоей груди, но сейчас все прошло. Что же касается тюрьмы, судьбу твоей матери не мне решать, и, если мистер Мордаунт сочтет нужным выдвинуть против нее обвинение в шантаже, ей придется ответить за содеянное. Но тебя я предпочла бы увидеть на сцене, а не в тюремной камере. Ты напишешь подробный отчет обо всех злонамеренных поступках, совершенных тобой и твоей матерью против меня. Ты пообещаешь в письменном виде, что никогда впредь не преступишь закона. Мистер Мордаунт засвидетельствует твою подпись. И ты будешь постоянно осведомлять мистера Ловелла о своем местонахождении. Не выполнишь моих условий хоть в самой малости — и твое признание тотчас окажется в полиции.
— Я обещаю, — чуть слышно проговорила Люсия. — Можно мне перо и бумагу, я прямо сейчас и начну.
Лицо у нее стало пепельным, и выглядела она совершенно обессиленной.
— Тебе нужно отдохнуть, — смилостивилась я. — Напишешь все завтра.
— Я очень перед тобой виновата, Джорджина. Ах, если бы только… мне жаль, что я была недостойна твоей любви. Но я постараюсь заслужить твое доверие.
— А мне жаль, что я не могу тебе верить.