Федор вздохнул. Что ж, возможно, он увлечен женой известного кардиолога гораздо больше, чем кажется ему самому?
* * *
Тарасов страдал. Журналистка, которой он легкомысленно предложил выпить с ним пива, два дня названивала ему как заведенная. В конце концов бедолага сдался. Он ответил на звонок и назначил рандеву. Они встретились на пороге пивного бара под названием «Пенный дом». Тарасова все здесь раздражало. Начиная с названия, которое, как ему казалось, больше подходило для прачечной. Ему не нравились официанты-мужчины, сновавшие по просторному залу в больших клеенчатых фартуках, не нравились массивные лавки, полумрак и запах жареных колбасок. Ему не нравилась и сама Катюня – грубоватая, излишне откровенная, невоздержанная на язык. Однако, как это часто бывает, особенно неприятные личности бывают особенно полезны. Приходилось идти на компромисс.
Тарасов вспомнил отца, который философски относился к людям и их слабостям, и, воззвав к своим генам, попытался настроиться на одну с Катюней волну. Через две кружки пива у него это получилось – он успокоился и сумел побороть свои негативные эмоции. Почувствовав в нем перемену, журналистка мгновенно расслабилась и даже заулыбалась. «У нее нормальная улыбка, – подумал Тарасов. – Не настолько, чтобы начать клеиться, но… нормальная».
Некоторое время они разговаривали об убийствах в театре. Тарасов изображал простачка, который знает лишь то, о чем судачат все. После этого завязалась вполне приятная беседа. По наводке Тарасова Катюня попробовала фруктовое бельгийское пиво, пришла в доброе расположение духа и неожиданно спохватилась:
– Я ведь тебе статью принесла, – она порылась в объемистой сумке, которая стояла рядом с ней на лавке, и достала из нее толстенькое глянцевое издание.
– Какую статью? – удивился Тарасов, морща лоб.
– Я брала у тебя интервью для большой статьи о театре имени Коллонтай. Ну вот. Она вышла. Называется «Алиса в Закулисье».
Тарасов вспомнил, что Катюня фрилансерствует под именем Алисы Эйден. Всегда без фотографии, чтобы не портить романтическое впечатление от псевдонима.
– Спасибо, спасибо, – пробормотал Тарасов, рассеянно листая журнал.
– Подожди, я сама найду. Вот, смотри, здесь твоя фотография и текст – практически без изменений. Я лишь немного причесала прямую речь. У тебя хорошо подвешен язык, мой друг.
– М-гм, понятно, – Тарасов одним глазом смотрел в журнал, другим – на девушку, которая только что появилась в ресторанчике под руку со своим молодым человеком. У девушки были потрясающие ножки, и режиссер, разумеется, не смог пропустить такое зрелище.
– А здесь на целых три разворота фотографии закулисья, – продолжала вещать Катюня, не замечая его «косоглазия». – Это фойе, это вид со сцены в зрительный зал, это звуковая аппаратура, это гримерный цех, реквизиторская…
Внезапно взгляд Тарасова сфокусировался на большом снимке, в который Катюня ткнула пальцем в последнюю очередь.
– А ну-ка, погоди! – воскликнул он и так громко хлопнул ладонью по журналу, что его спутница непроизвольно отдернула руку. – Погоди, погоди…
Он сунул нос прямо в разворот, поводил им, словно принюхиваясь к запаху типографской краски, после чего резво вскочил на ноги и, схватив журнал, сказал:
– Мне нужно позвонить.
– Да пожалуйста, – удивленно ответила Катюня.
Тарасов прижал журнал к груди и метнулся к выходу. Потом поменял направление и побежал к туалету, через некоторое время снова промчался к выходу с мобильным телефоном, прижатым к уху.
– Федор! – возбужденно воскликнул он, когда сигнал наконец был пойман и он услышал голос Буколева. – Валерьяныч хранил диадему в реквизиторской.
– Откуда ты знаешь? – немедленно насторожился тот.
– Я тут с Катюней, журналисткой, в ресторанчике. Она притащила журнал с фотографиями театрального закулисья. Передо мной отличный снимок реквизиторской. На полке центрального стеллажа стоит деревянная болванка с париком. А на парике – диадема. Я уверен, что это она! Согласись, отличное место для того, чтобы прятать ценную вещь.
– Вообще-то риск, – не согласился Федор. – Пока Валерьяныч болел, реквизитом пользовались.
– Ну, не знаю, может быть, эта деревянная башка подключена к сигнализации… Или старик слепо доверял своим коллегам… В общем, надо проверить.
– В каком вы ресторане? Где он находится?
Тарасов сообщил свое местоположение, и Федор пообещал заехать за ним в течение часа. Весь этот час режиссер томился ожиданием. Ему хотелось поразмышлять, а Катюня отвлекала его своей болтовней. Чтобы она отстала, он начал читать ей стихи. В этот момент он раздвоился. Одна его половина бездумно тянула нараспев Гумилева: «Ты не могла иль не хотела мою почувствовать истому…», а вторая просчитывала возможный ход событий.
Вот они с Федором приезжают в театр, входят в реквизиторскую и тут же видят ее – диадему! Вызывают Зимина, тот подъезжает к зданию и бежит внутрь. Его сопровождают охранники в бронежилетах, а у центральной лестницы ждет бронированный автомобиль.
А если диадемы на месте не окажется?
– Господи, какой ты, оказывается, романтик, Тарасов! – вмешалась в его размышления Катюня. Голос ее был размягченным, в нем угадывалась навернувшаяся слеза.
Пока он занимался декламаторством, его спутница пересела с лавки напротив к нему поближе и теперь положила тяжелую коротко стриженную голову ему на плечо.
– Кх-м, – громко кашлянул Тарасов, опомнившись и почувствовав, как Катюнино пылающее ухо прожигает его рубашку. – В общем, скоро мне пора ехать. Спасибо за приятно проведенное время, за пиво, за журнал, за добрую беседу…
Катюня выпрямилась и посмотрела на него туманно-сумасшедшими глазами маньяка, от которого ускользает жертва.
– Почему – спасибо? – переспросила она. – Куда это ты собрался?
– В театр! – патетически воскликнул режиссер, завидев в дверях Федора. Вскочил и взмахнул рукой: – Музы зовут меня!
Он перехватил официанта и заплатил ему сверх всего заказанного так, чтобы Катюне хватило упиться до полной отключки, быстро поцеловал ее в макушку и бежал, прихватив с собой драгоценный журнал с фотографией реквизиторской.
Очутившись возле машины Федора, Тарасов счастливо расхохотался, швырнул журнал на заднее сиденье, а вслед за ним нырнул туда и сам. Уселся посредине, раскинул руки и потребовал:
– Гони!
– Я тебе что, ямщик? – проворчал Федор. И ехидно добавил: – Ты перевозбужден. Надеюсь, журналистка не подмешала тебе в пиво допинг.
Тарасов нахмурился и быстро ощупал себя обеими руками.
– Перестань меня пугать, – потребовал он и тут же ойкнул: – На чем это я сижу?
– Папка из Ленинки, – напомнил Федор. – Я отсканировал киножурналы сорок шестого года.