– Но все это было ему страшно дорого, – заметила она.
– Ложь это все! Шарлотта, все это ложь!
– Я знаю. – Она удерживала его взгляд, не отводя глаз, видела несчастное выражение его лица, полное непонимание случившегося и глубокую озабоченность и обеспокоенность.
А ей предстояло нанести ему еще один болезненный удар, но это был единственный способ исцеления. Если, конечно, он с этим согласится.
– Всем нам нужны собственные герои и мечты – хоть настоящие, хоть фальшивые. Но прежде чем разрушать чьи-то мечты, особенно если человек выстроил на них всю свою жизнь, следует придумать, что предложить ему взамен, что поставить на их место. Прежде, доктор Шоу. – Она видела, как он вздрогнул и поморщился при этом официальном обращении. – Прежде, а не потом. Потом – слишком поздно. Выступать в роли иконоборца, разрушать фальшивые идолы – или те, которые вы считаете фальшивыми, – несомненно, приносит чувство глубокого удовлетворения и даже радости, дает великолепное ощущение своего морального превосходства. Но за правду приходится платить очень высокую цену. Вы вольны говорить все, что угодно, – и, вероятно, так оно и должно быть, если в принципе существует какое-то понятие о развитии и распространении новых идей, – но вы несете ответственность за то, что произойдет в результате, когда вся правда будет высказана вслух.
– Шарлотта…
– Но вы высказывали правду, не думая и не заботясь ни о чем, – и уходили прочь. – Она не стала выбирать более мягкие выражения. – Вы считали, что одной правды будет вполне достаточно. Это не так. По крайней мере, Джозайя с подобным жить дальше просто не мог. И, вероятно, вам следовало об этом подумать. Вы его достаточно хорошо знали – вы же двадцать лет состояли в близких родственных отношениях, будучи женаты на родных сестрах.
– Но… – Теперь Шоу уже не скрывал обрушившуюся на него новую боль, новую заботу. Ему явно было не все равно, что Шарлотта о нем думает, и он теперь понимал, что ее критические замечания очень справедливы. Доктор искал на ее лице признаки одобрения, хотя бы самые незначительные, признаки понимания, что им двигала одна чистая любовь к правде, к истине ради нее самой. Но видел только одно – твердую уверенность в том, что рядом с силой и властью всегда должна стоять ответственность.
– Вам дана сила и власть, способность все видеть, – продолжала она, отступив от него на шаг. – У вас всегда есть нужные слова и верное видение любой проблемы. И вы всегда понимали, что вы сильнее, чем он. Вы разрушили его идолов, не подумав, что с ним будет без них.
Шоу открыл было рот, снова собираясь запротестовать, но у него вырвался лишь стон – страх открывшегося перед ним одиночества и новое и горькое чувство осознания содеянного. Он медленно повернулся и посмотрел на Джозайю, который как раз начал приходить в себя. Питт и Джек Рэдли помогали ему подняться на ноги. Эмили вела из коридора констебля Мёрдо, который уже доставал наручники.
Шоу все еще не мог смотреть в глаза Селесте и Анжелине, но протянул руки Пруденс.
– Мне очень жаль, – тихо сказал он. – Мне действительно очень жаль.
Она секунду стояла неподвижно, не в силах ни на что решиться. Потом медленно протянула ему свои руки, и он сжал ее ладони.
Шарлотта отвернулась и пошла сквозь толпу, разыскивая Веспасию. Та, увидев ее, вздохнула и взяла ее за руку.
– Очень опасная это игра – разрушать чьи-то мечты, какими бы глупыми они ни были, – тихо сказала она. – Слишком уж часто мы думаем, что раз уж не замечаем и не знаем эти мечты, то они не способны что-то разрушить, – однако именно на них выстроена наша жизнь. Бедняга Хэтч – заблудшая душа с фальшивыми идолами. И все же нельзя свергать их безнаказанно. Шоу придется за многое отчитываться.
– Он знает, – тихо ответил Шарлотта, сама снедаемая сожалениями. – Я ему уже про это сказала.
Веспасия покрепче сжала ее руку. Слова тут были уже не нужны.