– У тебя мания величия, если считаешь меня его конкуренткой. Значит, сынок, ты за то, чтоб мама сдалась Заварову в рабство. А если я не хочу?
Сынуля беспомощно заморгал красивыми и туповатыми глазенками с густыми ресницами, кажется, понял: маня-то недовольна. Много ли найдется деток, которые не забьются в приступе истерии, когда родитель решается на безответственный шаг и обзаводится второй половиной, чтоб остаток дней провести в идиллическом раю? Федя исключение. А беспомощность вызвана совершенно диким заявлением матери, которая посмела «не хотеть замуж».
– Маня, ты че? – протянул он. По мере того как сын складывал слова в короткие предложения, росло и его возмущение. – Это ж Заваров, ма! Он же сила! Не, ты че! Любая девчонка младше меня готова на все для него…
– Ради него, ты хотел сказать? – поправила она, усмехнувшись. Наверное, усмешка получилась горькой, Федя и этого не заметил. – Но я не девчонка.
– А я про что! Девчонки из-за него готовы ребра друг другу переломать, а ты – не хочу! Да тебе свезло, как… как не знаю кому. Маня, у него же бабла… Не, я не понял, ты отказала ему? Ему?!
– Ха-ха-ха-ха… – разразилась коротким, как предложения сына, хохотом мать. – М-да. Ты, сынок, не пропадешь, у тебя талант сводни. Но при этом имеешь один недостаток: разговариваешь, как жлоб. А ведь в институте типа учишься.
– Не обо мне сейчас речь!
– И о тебе, – грубо перебила его Алла. – Где шатаешься ночами? А с дочкой Заварова у тебя что? Для тех, кто не в курсе: она несовершеннолетняя.
Кажется, он намеревался нахамить матери и ждал лишь паузы, когда можно заявить во всеуслышание свои права. Детки сейчас смелые, независимые, так и зачесалась рука заехать по независимости ниже поясницы армейским ремнем. Феде тоже «свезло», потому что в прихожей раздался звонок. Иначе Алла, едва сынок открыл бы рот, заехала б ему по лбу – до того разозлилась. Встречать раннего гостя Федька не пошел – зачем, когда для этого есть маня?
Распахнув дверь, Алла попятилась – ее потеснило чудо-юдо. А как еще назвать персону, разрисованную и облаченную в абстрактном стиле? Одежда всех цветов радуги и производных оттенков свисала лохмотьями, перчатки без пальцев, наколенники, на тонкой шее болтался шарф из цветных полос, пирсинг, спутанные волосы, которые расчесывали (может быть) неделю назад, физиономия раскрашена… В общем, сплошной перформанс вошел!
– Драсьте, – поздоровалась Майка, после заорала, будто находилась в поле на расстоянии километра от объекта: – Фе-дя!.. Федь! Я пришла!
Она пришла. И все, будьте добры, замрите, да хоть зачахните на корню. Папина дочка. Правда, папа организован, умеет быть иногда воспитанным, в этом смысле дочь… перформанс. Но хватка, напор, самооценка – папины.
– Я ща! – проскакал на одной ноге Федор из кухни к своей комнате. Он натягивал плавки, одновременно придерживая полотенце, чтоб не упало с бедер.
– Ты не готов?! – возмутилась Майка, двинув к нему, но мама перегородила собой дорогу:
– Пойдем, напою тебя чаем.
– Не хочу, – отмахнулась Майка. – Федь! Почему трубу не брал?
– В ванной был, не слышал.
– Я во дворе тебя дождусь, а? Там пацаны наши.
– Ага! – откликнулся тот.
Не успела Майка захлопнуть дверь, как выбежал сынок, абы как запихивая в сумку вещи:
– Маня, выходи замуж и требуй подарок – тачку.
– У меня есть.
– У меня нет! Будешь ездить на новой, крутой, а мне отдашь свою. Вернусь поздно, пока.
– Надеюсь, ты в институт?.. – погналась за ним Алла. – Имей в виду, за оценки во время сессии из принципа не стану платить. Ты меня слышишь?
А он, схватив мотоциклетные шлемы, уже был внизу и оттуда, задрав голову, весело подмигнул матери. Помчался, как шлейф, за юбкой! Была бы юбка, а то ведь одно предположение. Ни девочка, ни мальчик, ни тем более женщина, лишь в имени заложено, что это она, а не оно. Не хотелось думать, что Федька подменяет любовь страстью к деньгам. В его возрасте положено влюбляться, разочаровываться, страдать, совершать безумные поступки и все это – с честностью и прямотой, в пылу юношеской естественности. Если же дело обстоит иначе… мальчик не представляет, какая ломка его ждет, пожалуй, похуже наркотической.
Алла вернулась в квартиру, скользнула взглядом по стенам и… чуть не разрыдалась. Стены-то любимые, в них она чувствовала себя защищенной. Алла обожала свою квартирку из трех маленьких комнат, где по большому счету развернуться негде, зато заработанную собственными руками, плечами, ногами, нервами и, конечно, головой!
Звонок… Она ушла в другую комнату, чтоб не слышать, ибо звонил Гена. Но вернулась. Интересно, какого черта ему надо, если до пятницы разрешил думать?
– Здравствуй, Алла, – нежно сказал он в трубку. – Когда сможешь подъехать в салон «Магдалина» и выбрать платье?
– Надеюсь, не подвенечное?
– Для торжественных случаев.
– Когда скажешь, тогда и подъеду.
– Сегодня в четыре.
– Ой, Гена, сегодня не могу. – К счастью, нашелся способ избежать примерки. – Тетку запланировала навестить в соседнем городе, к этому часу не вернусь. Давай в понедельник?
– А я надеялся сегодня увидеться.
– Извини, но…
– Ладно, до встречи.
Вот и все. Геннадий Вадимович Заваров не захотел ждать недели, а ей не пришлось выдерживать паузу «хотя бы для вида». Глупая ситуация.
* * *
Сейчас мало кто пользуется таким архаичным контролером памяти, как блокнот, а у Эдгара это вошло в привычку со школы. Записи авторучкой наиболее надежный способ хранения информации в отличие от электронных носителей. Старый толстенький блокнот в мелкую клеточку с гибкой обложкой, обветшавший, как книга, которую зачитали до тряпичного состояния, представлял собой летопись, жизнеописание одного отдельно взятого индивида. Листая страницы, можно проследить, как этот индивид мужал, взрослел, менялся, умнел, а временами и глупел. В записную Эдгар заносил мелким почерком не только адреса и телефоны, но и афоризмы, личные размышления по поводу и без, время встреч, даже списки планируемых покупок. Одно неудобство: отыскать нужную информацию в обилии записей крайне сложно, но Эдгар нашел адрес.
Таксист остановил авто на окраине, а окраины городов по большей части напоминают деревни, остановил у неопрятного забора с облупившимся номером. Эдгар расплатился и вошел во двор, где его встретило запустение. Он прошел по дорожке к дому, взбежал на деревянную террасу и с замирающим сердцем нажал на кнопку звонка. Привычных трелей не раздалось. Он постучался – тишина. Эдгар огляделся в поисках людей. В соседнем дворе за забором копошилась, орудуя граблями, женщина примерно лет за пятьдесят.
– Простите, – направился он к ней, – не подскажете, где найти Константина Леонидовича?