Она выбралась почти наполовину, как вдруг над ней нависла зловещая тень. Еще один человек-вампир? Сколько же их тут? Кто они? Чувствуя, что доживает свои последние секунды, Жанна, упираясь руками в землю позади себя и помогая себе ногами, отползала, одновременно подняла глаза и…
Она узнала эту сволочь! Узнала по одной половине лица, попавшей в рассеянный свет от калеки фонаря, раскачивающегося, как мертвец на виселице. Ужас парализовал, так что ни вздохнуть, ни пошевелиться нельзя, но губы, онемевшие и оттого отяжелевшие, прошептали:
– Я так и знала, что это ты!..
* * *
Дурные предчувствия не одним суеверным бабкам известны, Алла не суеверная, а внутренне сжималась от плохих предчувствий. Свадьба не в кайф сама по себе, но смерть в день замужества – дурное предзнаменование. Гарика она почти не знала, кроме того, что он друг ее сына, из хорошей семьи, а в понятие «хорошая семья» сейчас вкладывается одно-единственное достоинство – деньги. Все измеряется деньгами: любовь, жизнь, дети, положение, даже ум некоторые переводят в денежный эквивалент – чем больше бабла, тем больше ума. Да-с, так. Вон и по гостиной ходил ум размером метр семьдесят пять в высоту и восемьдесят килограммов весом. Это не весь ум, основная часть прочно обосновалась в банках как отечественных, так и зарубежных. Только данному уму-умищу нечего сказать единственной дочери, которая пролежала весь день на диване в гостиной, ни с кем не разговаривая.
– У нее стресс, – зачем-то время от времени повторял Заваров.
Конечно, стресс. А что ж еще? Шутка ли, Майка стала свидетельницей убийства! Самого убийства она не видела, тем не менее для девчонки страшная насильственная смерть Гарика событие, действующее разрушающе, ломающее психику. Алла Майку (теперь уже падчерицу) понимала и жалела, а родной папа – не въезжал, почему дочь «в стрессе».
– Ну, не повезло парню, – сотрясал папа кистями рук воздух, имея в виду Гарика. – Он оказался в ненужный час в ненужном месте. Это с любым человеком может случиться. Сейчас психов не лечат, они в свободном плавании гуляют по городу. Майя, я думал, что воспитал стойкую дочь…
Ну, ему не привыкать к смертям, он не раз имел отношение к «насильственному уходу из жизни» и чувствовал себя при этом вполне сносно. А Алла молчала. Несмотря на статус жены, она чувствовала себя временным явлением в этом отеле для случайных жен. Она сидела рядом с Майкой, искоса поглядывая на мужа, и на правах медсестры отсчитывала капли, падающие из пузырька в хрустальную рюмку. Да, черт возьми, это чудовище вполне приятной наружности – ее муж. И чудовище предоставило сыну Аллы полную свободу, мол, Федьке пора жить одному, в квартире матери – нормально?
А Заваров все ходил и негодовал… идиотизм, но негодование у него вызывала родная и единственная дочка. Он планировал отвезти новую жену на Мальдивы – там пальмы, кокосы, белый песок и синее море, там рай для умных. Теперь же, по всему видно, поездку придется отменить из-за Майки, не умеющей управлять собой. Новая жена его тоже слегка нервировала, Алла настаивала на отмене свадебного путешествия, мотивируя, что детей (в том числе и Федьку) нельзя бросать в данной ситуации. Как будто они маленькие!
– Выпей, – предложила падчерице Алла рюмку с валерьянкой.
Майка лежала, уткнувшись носом в спинку дивана, и будто не слышала. Подержав рюмку минуту-другую, Алла поставила ее на столик рядом с диваном. Она не знала, чем еще помочь Майке, а хотела бы. Честно говоря, Алла не ожидала от взбалмошной и глупой дочери Заварова глубоких переживаний, но помочь ей с этим справиться… не умела.
Да, к сожалению, она не умеет чисто по-матерински утешить и ободрить взрослого ребенка, ведь Майка хоть и семнадцатилетняя, хоть и залезла в постель сына, а по сути она еще ребенок. Но когда ей было учиться материнским приемам? Федька находился на попечении бабушки, им Алла не занималась, она добывала деньги, чтобы обеспечить себя, мать и Федьку. Время летело, однажды с удивлением заметила: мальчик-то выше мамы ростом, у него растут усы! Вот так и пропустила самое важное в жизни, как теперь понимает. Но, вспомнив Лину и то, как та болталась высоко над землей, у Аллы нашлись (между прочим, выстраданные) слова:
– Люди, Майя, уходят не всегда по старости. И это приносит боль. Очень сильную. Особенно если ушел ровесник, а вы молоды, не успели шагнуть в жизнь, не узнали ничего важного, без чего человек существует, а не живет. Существует, даже если он имеет корону и трон. Потом боль… она пройдет… может быть. У многих проходит… если к этой боли не примешивается вина.
Вероятно, задумчиво-проникновенный тон заставил повернуться Майку к Алле лицом, она рассматривала мачеху с любопытством. Собственно, с ней никто не разговаривал по душам, никто не открывал ту часть человеческого бытия, про которую написаны сотни тысяч книг. Она догадывалась: должно быть (помимо папиных указок) еще нечто, к чему надо стремиться.
– А важное – это что? – спросила Майка.
– Ну, милая, каждый определяет сам…
– А вы определили?
– Да. – И Алла вдруг замялась, потому что с этим «да» поторопилась, а девчонке нельзя лгать. – Но у меня не все получилось так, как я хотела. Видишь ли, у людей тоже есть свой взгляд на мир, свои принципы, они редко совпадали с моими, а я… я не всегда отстаивала их. И мне, бывает, стыдно об этом вспоминать.
– Значит, вы несчастная?
– М… нет, что ты! У меня есть многое, чем я могу гордиться… Я выжила в трудные времена, у меня есть Федька, мама жива, слава богу…
– А что – важное? – не понимала Майка.
– То, что я перечислила. А еще любовь…
– …вера, надежда, – продекларировал Заваров, поставив точку в списке ценностей новой жены. – Девушки, не хватит ли демагогии?
Он бы продолжил. Но лицо дочери стало вдруг неестественным, застывшей маской то ли брезгливости, то ли обиды, то ли плаксивости. Нет, правда: как будто все эти эмоции перемешались и впечатались в лицо. С ней что-то не так, заметила Алла, взяла Майку за руку, погладила, мол, мы с тобой, поинтересовавшись:
– Тебе плохо?
А девчонку охватил натуральный ужас, она вытаращила глаза и перестала дышать – куда уж ей говорить. Майя смотрела за спину отца, на окно, слыша только паническое биение собственного сердца. Удары нарастали… нарастали…
Окно… Оно огромное: от пола до потолка, таких окон пять, каждое открывается и прямо из гостиной можно попасть на площадку… Но разве дело в окне? Нет, конечно.
За стеклом Майя видела голову! Отдельно от человека! А самого человека, то есть тела, не было! Получалось, голова висела между небом и землей.
Майка от страха не сообразила, что у головы, безусловно, есть тело с ногами и руками, одежда тоже, а не видно всего этого потому, что человек одет в черную одежду. В данном случае первейшую роль сыграла игра света, точнее, недостаток освещения. Но разве Майя подумала о световых эффектах? Нет, она видела отдельно висящую голову, да и не голову вовсе – одно лицо! Без волос, без шеи… И черные глазницы на этом лице наверняка буравили Майку, хотя глаз не было видно, они поедали ее, обещая казнь страшную и долгую. Так ей почудилось.