Внутри цилиндра располагалось то, что Локки назвал бы «монетопадом», — изображение низвергающегося со скалы водопада выше человеческого роста; скалы были сделаны из серебряных монет волани, а «вода» представляла собой тяжелый поток медных сентира, тысячи и тысячи медных монет. Внутри звуконепроницаемого стекла, должно быть, стоял оглушительный грохот, но для того, кто смотрел снаружи, все происходило в полной тишине. Какой-то механизм подхватывал поток монет и снова направлял их на серебряные «скалы». Зрелище было эксцентрическое и гипнотизирующее… Локки никогда раньше не видел, чтобы комнату украшали деньги, буквально текущие рекой.
— Хозяин? Вы считаете, он у меня есть?
— Вы знаете, что я имею в виду Реквина.
— Он первый поправил бы вас. Очень энергично.
— В таком случае частная аудиенция даст нам возможность разъяснить несколько недоразумений.
— О, Реквин определенно поговорит с вами — и в очень частном порядке.
Селендри дважды щелкнула пальцами правой руки, и Локки окружили четверо служителей. Селендри показала наверх; двое служителей крепко взяли Локки за руки и повели к лестнице. Селендри шла в нескольких шагах позади.
На седьмом этаже главной была другая скульптура в еще более просторном коконе из Древнего стекла. Ряд вулканических островов, опять из серебряных волани, плыл в море золотых солари. На каждом острове из серебряного вулканического конуса извергался столб золотых монет, падавших в сверкающий, волнующийся «океан». Охранники Реквина вели Локки чересчур быстро для того, чтобы он мог рассмотреть другие подробности скульптуры. Миновав еще двух вооруженных служителей у лестницы, они продолжали подъем.
В сердце восьмого этажа, опять за стеклом, — третья скульптура, самая большая. Локки несколько раз хлопнул глазами и сдержал одобрительный смешок.
Это было стилизованное изображение Тал-Веррара: серебряные острова в море золотых монет. А над городом, шагая через него, как бог, возвышалась мраморная, в натуральную величину, статуя человека, которого Локки сразу узнал. У статуи, как и у оригинала, выступающие скулы, придающие узкому лицу веселое выражение, круглый выпяченный подбородок, большие глаза и оттопыренные уши, словно поставленные под прямым углом к голове. Реквин, чье лицо напоминает марионетку, наспех собранную раздраженным кукольником.
Статуя, широко расставив руки, протягивала их вперед, а из-под каменных отворотов рукавов на город постоянно изливались два потока золотых монет.
Споткнувшись, Локки не упал только потому, что стражники крепче схватили его за руки. В конце лестницы, на восьмом этаже, поблескивали две лакированные деревянные двери. Селендри миновала Локки и служителей. Слева от дверей в стене была небольшая ниша; Селендри просунула в нее медную руку, вставила в какой-то механизм и повернула. В стене загремело, и дверь открылась.
— Обыщите его, — сказала она и, не оборачиваясь, исчезла за дверью.
С Локки немедленно сняли куртку. И взялись оглаживать и охлопывать, заглядывать во все отверстия тщательнее, чем при последнем посещении борделя. Спрятанные в рукавах стилеты (обычное оружие состоятельного человека) конфисковали, кошелек вытряхнули; Локки заставили разуться, а один из служителей даже порылся в его волосах. Когда это закончилось, Локки — без обуви, без куртки и несколько встрепанного — не слишком мягко подтолкнули к двери, за которой исчезла Селендри.
За дверью оказалось темное пространство не больше гардероба. С пола к квадрату слабого желтого света уходила узкая спиральная лестница, по которой мог пройти всего один человек. Локки поднялся по ступеням и оказался в кабинете Реквина.
Кабинет занимал весь девятый этаж Солнечного Шпиля; пространство у дальней стены было отделено шелковым занавесом; должно быть, оно служило спальней. Дверь в правой стене вела на балкон, затянутый проволочной сеткой. Сквозь сетку Локки видел широкую темную панораму Тал-Веррара; поэтому он предположил, что балкон выходит на восток.
Остальные стены кабинета, в подтверждение слухов, были увешаны полотнами старых мастеров: в комнате висело двадцать картин в старинных позолоченных рамах. Шедевры последних лет Теринской империи, когда почти каждому вельможе при дворе императора служил собственный художник или скульптор; вельможи обращались с ними как с любимыми домашними животными. Локки не умел отличить одного художника от другого, но, по слухам, стены Реквина украшали по крайней мере два Морестраса и один Вентатис. Эти два художника вместе со своими набросками, книгами по теории живописи и подмастерьями погибли несколько столетий назад в страшном пожаре, уничтожившем столицу империи Терим Пел.
У широкого, цвета отличного кофе деревянного стола, заваленного книгами, бумагами и миниатюрными приборами, стояла Селендри. От стола был отодвинут стул, и Локки увидел остатки ужина — какую-то рыбу на тарелке белого золота и полупустую бутылку светло-золотистого вина.
Селендри здоровой рукой коснулась протеза, послышался щелчок. Рука раскрылась, как лепестки блестящего цветка. Пальцы ушли в запястье, и на их месте появилась пара черных стальных лезвий шесть дюймов длиной, ранее скрывавшихся в глубине руки. Селендри махнула этими лезвиями и жестом приказала Локки встать перед столом.
— Мастер Коста. — Голос послышался откуда-то сзади, из задернутого шелком помещения. — Как я рад! Селендри говорит, что вы ищете смерти от чужой руки.
— Вряд ли, сэр. Я только сказал вашей помощнице, что мы с моим партнером мошенничали во всех играх, в какие играли в вашем Шпиле. На протяжении последних двух лет.
— В каждой игре, — сказала Селендри. — Вы говорили: в каждой игре.
— Что ж, — пожал плечами Локки, — так, пожалуй, звучит драматичней. Скорее почти в каждой игре.
— Этот человек шут, — прошептала Селендри.
— О нет, — сказал Локки. — Возможно, иногда. Но только не сейчас.
Локки услышал за спиной шаги по деревянному полу.
— Вы здесь потому, что заключили пари, — сказал Реквин. Голос его звучал гораздо ближе.
— Не в том смысле, какой вы подразумеваете. Нет.
Реквин вышел из-за спины Локки и остановился перед ним, руки назад. Он внимательно разглядывал Локки. Это был точный двойник статуи, стоящей этажом ниже; быть может, на несколько фунтов тяжелее, с отчасти поредевшими на макушке серо-стальными волосами. Костюм из черного бархата, руки в коричневых кожаных перчатках. Очки. Локки удивился, поняв, что блеск, который он накануне принял за отражение фонарей, исходит из самих стекол. Они светились прозрачным оранжевым сиянием, придавая глазам за ними дьявольское выражение. Несомненно, какая-то свежая дорогая алхимия, о которой Локки еще не слышал.
— Вы пили сегодня что-нибудь необычное, мастер Коста? Может, незнакомое вино?
— Если только обычная вода в Тал-Верраре не отравлена, я трезв как стеклышко.
Реквин прошел за стол, взял маленькую серебряную вилку, подцепил на нее кусок белой рыбы и указал вилкой на Локки.