И вот в полдень аркадцы, партафцы и айсары начали свой марш. Сотни и тысячи ног топтали пока ещё недавно выпавший снег.
На самом деле Андроник был рад, что все командиры решили начать марш. Он бы всё равно отдал приказ уходить из города, не в этот день, так в следующий. Ласкарий понимал, что без продовольствия они бы не продержались. А бросать Ефратисий - это разом потерять окрестные земли. Не зря же войско целый день штурмовало его деревянные стены? Потеряв столько храбрых воинов. Ведь храбрецы умирают первыми. Дольше всех живут далеко не храбрые люди...
– Господин, я хотел сказать, что Вы поступили совершенно правильно, поведя войско на Ипартафар...
– Скажи, Менгли-Дубрей, почему ты называешь меня господином? Командир никогда не может стать подчинённым, как мне кажется.
– Видите ли, Андроник-яме, - Менгли-Дубрей глубоко вздохнул, подбирая нужные слова. - Я дал слово. А слово партафца должно быть выше его собственной жизни. Так учил меня мой отец.
– Сильно смахивает на понятия огнарских дворян. Кто был твоим отцом?
– Не бойтесь, я чистейший партафец, - Менгли-Дубрей улыбнулся.
Он ехал на своей лошади, только теперь она была без своих доспехов. Как и её хозяин.
– Просто мой отец побывал в плену у огнарского Владетеля. Он называл его Аскер-яме и постоянно сравнивал его с партафскими наместниками.
– Думаю, что не в пользу последних?
– Господин весьма проницателен, - Менгли-Дубрей вздохнул. - Теперь, чтобы получить звание командира в армии, достаточно заплатить золотом или попросить у визиря. Я один из последних, кто получил титул аль-мухадтара по наследству [136] . И единственный, кто выжил в битве у Шайтанова брода.
– У Гусиного брода?
– Да, ваш народ называет его именно так. Я своими глазами видел, как Андроник-яме разбил тайсаров, тарнов и унгуртцев. После того, как сын султана огнаров прорвал ряды тарнов, я увёл моих воинов с берега. И только теперь я понял, что поступил мудрее многих: теперь есть шанс искупить моё предательство кровью.
– Не забывай - партафской кровью, Менгли-Дубрей, партафской.
– Те, чью кровь я буду проливать, всего лишь дети шакала, не более. Я прошу: если шакал Менгли-Хазрей попадётся в руки к господину, отдайте его мне.
– Только если раньше до него не доберутся айсары или Валент, - федераты давно хотели попробовать на зуб командира той конницы, что чуть не прорвала их оборону у Гусиного брода. Для айсаров это считалось позором. А за позор у них принято было мстить. Жестоко...
– Кстати, ты бывал в Ипартафаре?
– Да, господин.
– Можешь рассказать, как он выглядит? Какова его оборона, сколько может продержаться гарнизон в осаде?
– Я был одним из аль-мухадтаров гарнизона, и вполне могу рассказать обо всём, что видел и о чём слышал. Сам город располагается на высоком холме меж двух гор. Горы те называются рогами Шайтана, ибо они так же высоки, опасны и остры. На них есть несколько аль-тагаров. Не знаю, как это будет по-аркадски...
– Несколько фортов?
– Да, фортов. Стены их вырезаны из самих гор и потому прочны как храбрость Единого Бога! Но они находятся намного выше самого города и соединены с ним лишь узкой дорогой, по которой туда подвозят воду и еду. Городские стены выложены из кирпича и обложены гранитом, добытым в горах. Сорок башен высятся над городом, охраняя двенадцать ворот.
– Ты описываешь мне идеальную крепость, - Андроник улыбнулся. Только вот на душе было далеко не радостно...
– Потому что Ипатафар и является ею! Это жемчужина Единого Бога! Твердыня Великой Веры! Но, к сожалению, она начинает гнить изнутри благодаря узурпаторам и предателям. В самом гарнизоне до битвы у Шайтанова брода. Теперь, наверное, поменьше. Еды там можно собрать на полгода, а воды всегда вдоволь: её туда доставляют по трубе из горных источников.
– Акведук Аркара?
– Да, так его называют местные аркадцы. Они же его и ремонтируют, если возникнет подобная нужда.
– А сколько там жителей?
– Сто табрегов, господин.
– Табрег - это тысяча?
– Да, господин.
– Мне кажется, что проще было бы найти продовольствие в Ефратисии, чем идти на подобный город.
– Вода камень точит, господин, и Ваше войско вполне может его взять. Скоро узурпатора попробуют убить или убрать с Трона Владык, и можно будет воспользоваться этим. На всё воля Единого Бога! - Менгли-Дубрей приложил свою правую руку к груди, шевеля губами. Он молился, как через секунду понял Андроник.
– Придётся взять - иначе просто погибнем у стен Ипартафара.
– Мы должны, значит, мы можем, - изрёк Менгли-Дубрей.
– Это сказал ваш пророк?
– Так сказал Аль Питашар из Ксариата, - улыбнулся партафец.
– Что-то я о таком не слышал.
– Он только недавно стал известным в Унгуртской Теократии, господин.
– Аль Питашар верно сказал.
– Это просто слова, господин: Аль Питашару не надо штурмовать Ипартафар. В отличие от нас...
Так за разговорами прошёл первый день. Когда солнце уже почти зашло за горы, Андроник скомандовал разбить лагерь. Легионеры, кряхтя, скидывали себя котомки с вещами и, пользуясь лопатами, быстро поставили частокол и палатки. Колья, естественно, они несли на своих спинах целый день.
Только ночью войско смогло отдохнуть в поставленном лагере. Андроник разослал по долине несколько десятков разведчиков. Ласкарий боялся нарваться на засаду. Дорога в горы начиналась в нескольких лигах от лагеря и вела до самой столицы Партафы. Великолепная каменная дорога: пять столетий назад её построили ксариатские легионеры, покоряя горные племена. Теперь их потомкам приходилась делать то же самое, только вот шансов на победу не было. Почти...
За ночь снова нападало снегу: кони и пехотинцы с трудом прокладывали себе дорогу к горам. Хорошо, что Андроник ещё в империи приказал взять легионам второй набор одежды, только зимней.
За несколько часов частокол разобрали и войско вновь двинулось в путь. И уже к полудню оказалось в горах. Андроник сошёл с коня и набрал в ладонь снегу:
– Вот оно, сердце Блистательной Партафы! Эта минута запомнится потомкам как начало возрождения Аркадской империи! - к спешившемуся Андронику подъехал Валент.
– Надеюсь, что не как начало гибели Южной армии.
– Император закроет глаза на потери, если мы вернём эти земли. Во всяком случае, после того как я внесу в Порфировый зал полумесяц с главного партафского храма.