Триумфальная арка | Страница: 112

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– А что это такое?

– Дом, где великосветские дамы ищут неожиданных встреч.

– Не может быть! Действительно, дамы из высшего света?

– Вот именно. Женщины, у которых старые мужья. Женщины, у которых скучные мужья. Женщины, у которых мужья слишком мало зарабатывают.

– Но позвольте… Не могут же они просто так… Как все это устраивается?

– Женщины приезжают туда на несколько часов. На коктейль или на ночную чашку чая. Иных вызывают по телефону. Разумеется, это не вульгарное заведение, вроде тех, что на Монмартре.

Я знаю один чудесный особняк, прямо в Булонском лесу. У хозяйки такие манеры, что с ней не могли бы соперничать даже герцогини. Все в высшей мере благопристойно и элегантно. Во всем соблюдается полный такт.

Равик дышал ровно и говорил медленно и спокойно. Слушая свои слова как бы со стороны, он казался себе опытным гидом по ночному Парижу. Он заставлял себя говорить, чтобы успокоиться. Все в нем тряслось. Крепко сжимая руль обеими руками, он пытался унять дрожь.

– Вас поразит даже обстановка. Вся мебель стильная, везде старинные ковры и гобелены. Лучшие вина. Самое изысканное обслуживание. Что же касается женщин, то здесь вы, конечно, совершенно ничем не рискуете.

Хааке выпустил облако дыма и повернулся к Равику.

– Ваше предложение чрезвычайно заманчиво, дорогой фон Хорн. Но меня беспокоит одно: ведь это наверняка стоит уйму денег?

– Напротив, это вовсе не дорого.

Хааке смущенно захихикал.

– Смотря что считать пустяками! Мы, немцы, с нашей жалкой валютой, какую удается вывезти…

Равик покачал головой.

– Я очень хорошо знаком с хозяйкой. Она мне кое-чем обязана и примет нас как почетных гостей. Если вы явитесь в качестве моего друга, с вас скорее всего вообще ничего не возьмут. Разве что дадите лакею на чай… Все обойдется дешевле, чем бутылка вина в «Озирисе».

– Серьезно?

– Сами увидите.

Хааке уселся поудобнее.

– Черт возьми! Вот это я понимаю.

Его лицо расплылось в широкой ухмылке.

– Вы, как видно, знаете тут все ходы и выходы, – сказал он, повернувшись к Равику. – Полагаю, вы оказали этой женщине большую услугу, Равик посмотрел ему прямо в глаза.

– У тех, кто содержит подобные дома, иной раз бывают неприятности с властями – так, легкие попытки шантажа. Понимаете?

– Еще бы! – Хааке на минуту задумался. – Вы пользуетесь здесь большим влиянием?

– Не слишком большим. Просто у меня есть друзья во влиятельных кругах.

– Это уже кое-что! Ваши знакомства могут нам очень пригодиться. Поговорим как-нибудь об этом?

– С удовольствием. Сколько вы еще пробудете в Париже?

Хааке рассмеялся.

– Как на грех, всегда я встречаю вас, когда мне надо уезжать. Поезд уходит в семь тридцать утра. – Он посмотрел на часы, вмонтированные в панель. – Через два с половиной часа я должен быть на Северном вокзале. Успеем?

– Безусловно. Вам еще надо заезжать в отель?

– Нет. Мой багаж уже на вокзале. За номер я рассчитался сразу после обеда, чтобы не платить за лишние сутки. А то, знаете ли, с моими валютными запасами… – Он опять рассмеялся.

Равик внезапно заметил, что и сам смеется. Он еще крепче сжал руками руль. Не верится, думал он, просто не верится! Что-то непременно стрясется, что-то непременно помешает… Столько счастливых случайностей – нет, это просто невозможно…


От выпитого вина и свежего воздуха Хааке осовел. Говорить он стал медленнее и как-то с трудом. Удобно усевшись в углу, он начал клевать носом. Нижняя челюсть отвисла, глаза закрылись. Машина нырнула в безмолвный мрак Булонского леса.

Лучи фар, как немые призраки, мчались впереди машины, вырывая из темноты фантастические очертания деревьев. В открытые окна врывался аромат акаций. Мягкий, непрерывный, словно бесконечный, шелест шин по асфальту. Низкий, тихий и ровный рокот мотора во влажном ночном воздухе. Блеснул небольшой пруд, мелькнули силуэты ив на темном фоне буков. Лужайки, покрытые бледной перламутровой росой. Мадридское шоссе. Дорога на Нейи. Какой-то дом, погруженный в сон. Запах воды. Сена…

Равик ехал вдоль Бульвара Сены. По освещенной луной реке медленно двигались два черных рыбацких баркаса. На том, что шел подальше, лаяла собака. Над водой раздавались голоса. На носу первого баркаса горел фонарь. Равик ехал не останавливаясь. Он мчался вдоль берега Сены, не меняя скорости, чтобы Хааке не проснулся от толчков. Он хотел остановиться. Но это было невозможно – баркасы держались слишком близко к берегу. Он свернул на шоссе и повернул обратно по аллее де Лоншан, чтобы удалиться от реки. Он пересек аллею Королевы Маргариты и затем свернул в узкие боковые аллеи. Взглянув на Хааке, Равик увидел, что тот сидит с открытыми глазами и в упор смотрит на него. При слабом свете лампочек контрольных приборов глаза Хааке блестели, точно синие стеклянные шары. На Равика это подействовало, как электрический разряд.

– Проснулись? – спросил он.

Хааке не ответил, продолжая смотреть на Равика. Он сидел, совершенно не двигаясь. Даже его глаза были неподвижны.

– Где мы? – спросил он наконец.

– В Булонском лесу. Недалеко от ресторана «Каскад».

– Сколько мы уже едем?

– Минут десять.

– Нет, больше.

– Вряд ли.

– Я посмотрел на часы до того, как задремал. Мы едем не меньше получаса.

– В самом деле? – спросил Равик. – А мне казалось, меньше. Скоро будем на месте.

Хааке не сводил с Равика глаз.

– Где именно?

– В «Maison de Rendez-vous».

Хааке пошевелился.

– Возвращайтесь, – сказал он.

– Прямо сейчас?

– Да.

Он уже совсем протрезвел. Лицо стало другим. Не осталось и следа прежнего добродушия и веселости. Теперь Равик снова увидел того Хааке, которого хорошо знал и навсегда запомнил в гестаповском застенке. Равик сразу освободился от растерянности, не покидавшей его все это время. До последней минуты у него было такое ощущение, будто он хочет убить постороннего человека, не имеющего к нему никакого отношения. В машину сел добродушный говорун и любитель красного вина; глядя ему в лицо, Равик поначалу тщетно доискивался причины, побуждающей его совершить убийство, – причины, существующей прежде всего в его собственном воображении. И вдруг опять те же глаза, что смотрели на него тогда, когда он, задыхаясь от боли, с трудом приходил в себя после очередного обморока. Те же холодные глаза, тот же холодный, тихий, настойчивый голос…