– Ерунда. В Париже есть великолепные врачи любой специальности. Почему он не обратился к Мартелю, одному из лучших хирургов мира?
– Разве вы сами не понимаете?
– Понимаю, конечно. Не хочет срамиться перед коллегой. Иное дело – беспаспортный врач-беженец. Этот будет держать язык за зубами.
Вебер посмотрел на него.
– Ну как, поедете? Медлить нельзя.
Равик развязал ленточки халата.
– Ничего не поделаешь, поеду, – зло сказал он. – Что мне еще остается? Но при одном условии: вы поедете вместе со мной.
– Согласен. Моя машина в вашем распоряжении.
Они спустились по лестнице. Автомобиль Вебера стоял перед входом в клинику, сверкая на солнце. Они сели в машину.
– Я буду работать только в вашем присутствии, – сказал Равик. – А то наш общий друг еще подложит мне свинью.
– По-моему, сейчас ему не до этого.
Машина тронулась.
– Я и не такое видел, – сказал Равик. – В Берлине я знал одного молодого ассистента; у него были все данные, чтобы стать хорошим хирургом. Однажды его профессор, оперируя в нетрезвом виде, сделал неправильный разрез и, не сказав ни слова, попросил ассистента продолжать операцию; тот ничего не заметил, а через полчаса профессор поднял шум и свалил все на него. Пациент скончался под ножом. Ассистент умер на другой день. Самоубийство. Что касается профессора, то он продолжал оперировать и пить.
На улице Марсо они остановились – по улице Галилея проходила колонна грузовиков. Через переднее стекло горячо припекало солнце. Вебер нажал кнопку на щитке, и средняя часть крыши медленно откатилась назад. Он с гордостью посмотрел на Равика.
– Это мне совсем недавно оборудовали. Электропривод. Замечательно, правда? До чего только не додумаются люди.
Сквозь открытую крышу врывался ветерок. Равик кивнул.
– Да, замечательно. Самые последние новинки – магнитные мины и торпеды. Вчера где-то читал. Если такая торпеда пущена мимо цели, то сама разворачивается и возвращается к ней. Просто диву даешься, до чего мы изобретательны!
Вебер повернул к нему свое румяное лицо, расплывшееся в добродушной улыбке.
– Опять вы с вашей войной! Она от нас дальше, чем луна. Все эти разговоры о войне – лишь средство политического давления. Можете мне поверить!
Кожа пациентки, казалось, отливала голубоватым перламутром. Лицо было серым, как пепел. Пышные волосы при свете ламп словно горели золотым пламенем, и в этом ослепительном полыхании было что-то почти вызывающее: казалось, жизнь совсем уже ушла из этого тела, и только золотисто искрящиеся волосы еще жили и взывали о помощи…
Молодая женщина, лежавшая на операционном столе, была очень красива. Стройная, изящная, с лицом, которое не мог изуродовать даже самый глубокий обморок, она была как бы создана для роскоши и любви.
Кровотечения почти не было.
– Вы открыли матку? – спросил Равик у Дюрана.
– Да.
– И что же?
Дюран молчал. Равик поднял глаза и увидел, что тот смотрит на него бессмысленным взглядом.
– Ладно, – сказал Равик. – Сестры нам не понадобятся. Справимся втроем.
Дюран кивнул в знак согласия. Сестры и ассистент удалились.
– И что же? – снова переспросил Равик.
– Вы же сами видите, в чем дело.
– Нет, не вижу.
Равик отлично понимал, в чем состояла ошибка Дюрана, но хотел, чтобы тот сам подтвердил ее в присутствии Вебера. Так было надежнее.
– Третий месяц беременности. Кровотечение.
Пришлось взять ложку. Очевидно, повреждена внутренняя стенка.
– И что же? – опять спросил Равик.
Он посмотрел Дюрану прямо в лицо. На нем застыло выражение бессильного бешенства. Теперь он возненавидит меня на всю жизнь, подумал Равик. Уже хотя бы потому, что все происходит при Вебере.
– Перфорация, – сказал Дюран.
– Ложкой?
– Разумеется, – ответил Дюран, помедлив. – Чем же еще?
Кровотечение прекратилось полностью. Равик молча продолжал исследование. Затем выпрямился.
– Вы сделали перфорацию и не заметили этого. Мало того, вы втянули в отверстие петлю кишки. Не поняли, что произошло. Видимо, приняли кишку за оболочку плода. Стали скоблить и повредили ее. Правильно я говорю?
Лоб Дюрана мгновенно покрылся испариной. Бородка под маской непрерывно двигалась, словно он пытался что-то разжевать и не мог.
– Возможно, что так.
– Сколько времени уже длится операция?
– Три четверти часа.
– Налицо внутреннее кровоизлияние и повреждение тонкой кишки. Крайняя опасность сепсиса.
Кишку надо резецировать, матку удалить. Немедленно.
– Почему? – воскликнул Дюран.
– Вы сами все отлично понимаете, – сказал Равик.
Дюран часто замигал.
– Да, понимаю. Но я пригласил вас не для того, чтобы…
– Это все, что я могу вам сказать. Позовите всех обратно и продолжайте работать. Советую поторопиться.
Дюран снова задвигал челюстями.
– Я слишком взволнован. Не сделаете ли вы операцию вместо меня?
– Нет. Как вам известно, я нахожусь во Франции нелегально и не имею права заниматься врачебной практикой.
– Вы… – начал было Дюран и осекся. Санитары, студенты-недоучки, массажисты, ассистенты – все они выдают себя здесь за крупных немецких врачей… Равик не забыл того, что Дюран наговорил Левалю.
– Мсье Леваль разъяснил мне кое-что на этот счет, – сказал он. – Перед тем как меня выслали.
Он заметил, что Вебер насторожился. Дюран ничего не ответил.
– Операцию вместо вас может сделать доктор Вебер, – сказал Равик.
– Но ведь вы довольно часто оперировали вместо меня. Если вас беспокоит вопрос о гонораре…
– Дело не в гонорарах. С тех пор как я вернулся, я больше не оперирую. В особенности когда речь идет о пациентах, не давших заранее своего согласия на операцию подобного рода.
Дюран снова бессмысленно уставился на него.
– Но нельзя же прерывать наркоз, чтобы спросить у пациентки, согласна ли она?
– Почему же? Вполне. Но вы рискуете, дело может кончиться сепсисом.
Лицо Дюрана было совершенно мокрым. Вебер взглянул на Равика. Равик понимающе кивнул.
– На ваших сестер можно положиться? – спросил Вебер Дюрана.
– Да, конечно…