– Забудь про шамана. Это тебя не касается.
– А что меня касается? Душевное расстройство коллеги, от которого я ждал помощи?
– Геральдика.
– Да при чем тут геральдика, скажи на милость?!
– Герб Исидоры. Центральный символ, согласно трактовке Джона Гилема, означает: «Свиреп, когда спровоцирован». Такие гербы даровали храбрецам, отличившимся в Плотийских войнах. Теперь ты понимаешь, отчего она не желает преподавать этой… как бишь ее?! – Келене Строфаде? Зов крови, Хайме, отголосок былых свар…
Ректор вздохнул. Отстранив возбужденного Кручека, он взял из вазочки желтую гвоздику и заложил за ухо. Это выглядело бы смешно, не знай оба, что у толкователей снов – свои способы копить ману. Гвоздики, особенно махровые, гнали дрему прочь. С цветком за ухом Хайме мог не спать трое суток кряду.
– Дорогой мой, я это знал с самого начала. Между прочим, знал тихо, спокойно, не брызжа слюной в лицо приятелю и, как ни крути, руководителю. У тебя есть добрый совет? Если нет, прием закончен. Мне и без твоего остроумия тошно. Горгулья требует, чтобы я отказал в обучении королевскому стипендиату! Проклятье, я между молотом и наковальней…
– Совет есть. Разбей первый курс на две группы, и поставь двоих кураторов. В приказе упомяни: «Под главенством профессора Горгауз…» Иначе Исидора съест напарника без соли. Ей предложи снять с себя учебную нагрузку. Если она согласится, я готов станцевать джигу у тебя на столе, во время ученого совета. Потом…
– После твоей джиги?
– Нет, после ее согласия на дробление курса. Ты скажешь Исидоре, что все индивидуальные занятия, лабораторные работы и практикумы в группе, где станет учиться эта злополучная Келена, возьмет на себя второй куратор. Тут она непременно согласится. Хотя сперва выпьет у тебя галлон крови, это уж к гадалке не ходи.
У ректора заблестели глаза – и сразу погасли, словно у чучела василиска, когда в пуговицах на миг отразилось пламя свечи.
– Ты гений, Матти. Добавлю: ты – гений-теоретик. Ты все разложил по полочкам, не назвав одной, ключевой мелочи. Кто тот безумец, тот самоубийца, который захочет стать вторым куратором под началом разгневанной Горгульи?
Матиас Кручек отобрал гвоздику у ректора, с хрустом обломал стебель и вставил цветок себе в петлицу сюртука.
– Я, Хайме. Твой покорный слуга.
Покидая ректорат, раскланиваясь с секретарем Триблецом, доцент не мог отделаться от неприятного воспоминания. Года три назад, подвыпив, Хайме Бригант сетовал ему на несовершенство законодательства. В частности, ректора удручал закон, принятый еще в царствование Пипина Саженного, который – закон, а не император! – запрещал изготавливать чучела из хомобестий.
Разум здесь не служил мерилом. Фениксы тоже разумны. Определяющим фактором, как ни странно, работала внешность. Если в существе присутствовал элемент человеческого, проявленный в должной мере – мертвого китовраса, русалку или, скажем, псоглавца следовало хоронить в земле или сжигать на костре, или иным образом выполнять традиционный для покойника обряд погребения.
– Ну почему? – чуть не плакал Хайме.
– Это же очевидно, – возразил тогда Кручек.
– Очевидно, – согласился ректор. – Но для искусства таксидермии – невосполнимая потеря.
Толкователи снов всегда отличались оригинальностью выводов.
* * *
– Зачем-зачем… По уставу положено!
Бородач-стражник отмахнулся от напарника, как от мухи-надоеды. Напарник был молод, зелен и пупырчат, служил без году неделя – и каждую минуту приставал с вопросами. Традиция: желторотики чистят ветеранам сапоги, а ветераны учат молодежь жизни. Казалось бы, вполне справедливая плата. Однако в случае с юным Тибором Дудой старший караула всерьез усомнился в справедливости мироустройства.
Говорят: повезет, так и петух снесет. А не повезет, так в ягодицу клюнет. Фортуна, драть ее на лыко! – угодить в одну смену с отъявленным болтуном! Да еще к Малым Угловым. Самые никчемные ворота. У всех названия, как названия: Пипиновы, или Небесные, или хотя бы Гиббса-Дюгима-Льюиса-Маргулиса. А тут просто в рожу плюнули: Малые Угловые. За день три калеки пройдет – толпа; телега проедет – событие! Валил бы народ, недосуг Дуде было бы вопросами сыпать, что маком из дырявого мешка…
– Но ведь уставы мудрецы пишут?
В вопросе шебуршала явная каверза.
– Ясен дрын, мудрецы.
– Значит, и алебарды нам от великой мудрости положены. Вот теперь и разъясни мне, скудоумному: отчего как стражник – так непременно с алебардой? Не с мечом, не с саблей, не с палашом…
– Не с языком до пупа…
– …не с копьем, не с шестопером…
– У тебя не алебарда, – безнадежно попытался старший увести разговор в сторону. – У тебя глефа, драть тебя на лыко…
Он с тоской покосился на сторожевую башенку. Там хранились арбалеты с запасом болтов, и аркабаллиста – поломанная, но грозная с виду. Еще в башенке дремал третий караульщик их смены. Эх, надо было на верхотуру лезть, а Густав бы тут отдувался…
– Да хоть протазан! – не попался на удочку Тибор, проявив внезапные познания в древковом оружии. – Один хрен – алебарда. Почему?
Старший внимательно изучил свои сапоги. Надраены до блеска, придраться не к чему. Надо отвечать. Он заворочался на скамейке, устраиваясь поудобнее. В конце концов, должен же кто-то наставлять сопляка?
– Вот представь себе: подъехал к воротам всадник. Все чин-чинарем. Ты ему: кто таков, откуда, по какой надобности? А он заместо ответа коню – шпоры, и мимо тебя в город. Твои действия?
Тибор в растерянности заморгал. Россыпь веснушек ярче проступила на бледных щеках. Чувствовалось: парень не на шутку переживает. Костьми готов лечь на боевом посту.
– Дорогу заступлю!
– Дурачина, – усмехнулся бородач. – Он тебя конем снесет. Скажи спасибо, если жив останешься. Да и не успеешь, ежели он с места в галоп рванет.
– Буду орать: «Стой!». Тебя на подмогу кликну.
– Уже лучше. Орать – святое дело. Ты, значит, орешь, я бегу, а он, подлец – вдоль по улице. За угол свернул, только мы его и видели. Ищи-свищи гада в городе. Кто виноват? – караул виноват, ясен дрын! Прошляпили. Думай, шевели ушами!
Пока Тибор потел, сдвинув каску на затылок и запустив пятерню в рыжие вихры, бородач размышлял, что все-таки это правильно – ставить желторотиков на Малые Угловые, где отродясь ничего не случалось. Пусть сперва пооботрется, узнает, почем фунт лиха – а там уж…
– Догадался! – просиял Тибор. – Орать «Стой!» – и глефой его, вражину!
– Ну вот, дошло наконец.
– Все равно не понимаю! – упрямо насупился юнец. – Копьем ткнуть – раз плюнуть. А нашей дурой пока-а-а размахнешься…