Зависнув между Пустотой и земным миром, куда он собирался вернуться в тело Орлака, Доргрил связался с молодым богом по мысленной связи: «Ты пока не можешь от меня сбежать, племянничек».
Доргрил протянул щуп к молодому родственнику и вступил в контакт. Орлак поморщился.
«А-а, вот ты где, — прошептал Доргрил и быстро полетел к цели. Прибыл он как раз вовремя, чтобы увидеть убегающего молодого человека. — А это кто?»
«Он не представляет из себя ничего особенного», — ответил Орлак.
После того, как Доргрил снова оказался внутри него, Орлак снова почувствовал себя мерзко. Неприятно, когда тебя используют.
«На меня твой трюк произвел большое впечатление».
«Какой именно?»
«Тот, когда ты сидишь очень тихо и притворяешься, будто меня не слышишь. Тот, когда ты ждешь — о, как терпеливо! — мгновения, когда я потеряю бдительность».
«А, этот…»
«Он никогда больше не сработает».
«Значит, придется придумать что-то новенькое».
«Как я предполагаю, она спрятана?»
«Ты прав».
«Я думаю, что в любом случае с ней закончил, — осторожно заметил Доргрил. — У твоей Лаурин прекрасное тело, но девчонка ни разу не ответила на мои ласки».
Орлак преднамеренно держал эмоции под контролем. Он сделал глубокий вдох.
«Доргрил, с Кипресом я закончил. И с тобой мне больше нечего делать. Я теперь отправлюсь прикончить Торкина Гинта и выполнить свое обещание Таллинору… независимо от того, нравится тебе это или не нравится».
Старший бог ни секунды не колебался и заговорил елейным тоном, предполагающим его удивление тем, что Орлак в нем когда-то сомневался: «О-о, мне, конечно, это нравится, племянник. Это же и был наш план, не правда ли? И я считаю, что должен перед тобой извиниться. Мое поведение было ужасно. Я полностью завладел твоим телом. Не знаю, что на меня нашло».
Орлак знал, что ему нужно выбрать один вариант из двух. Он взял себя в руки, вспомнив милую улыбку Лаурин и то, что он отвоевал ей свободу, и заставил себя говорить нейтральным тоном. Совсем недавно ему показалось, что единственное, что имеет значение — это свобода Лаурин. Сейчас он запретил своему телу каким-либо образом демонстрировать ярость. Юный бог врал также гладко, как и его дядя: «Ты был прав. На какое-то время я забыл про свой путь, и ты правильно напомнил мне, что мы не демонстрируем милости».
«Правда?» — Доргрила было не так легко обмануть. Он поглубже запустил пробный щуп в поисках хитрости, но ничего не обнаружил.
Орлак продолжал говорить, не обращая внимания на щуп, словно его не почувствовал: «Я не могу позволить тебе снова это сделать. Но я тебе в некотором роде благодарен за то, что ты совершил. Это заново пробудило меня».
Доргрил рассмеялся. В его голосе звучала такая жестокость, что Орлак почувствовал, как выходит из себя. Ему было очень трудно сдерживаться. Юный бог мог легко схватить нож, воткнуть его себе в грудь, и таким образом прямо сейчас со всем покончить. Доргрилу же придется поселиться в теле любого человека, который будет в тот момент проходить рядом, поскольку долго он вне тела Орлака не проживет. Но именно образ Лаурин, стоящий перед глазами, не позволял Орлаку так поступить. Мысль о возможной новой встрече заставила его выбрать жизнь, а не смерть, и отчаяние, а не спокойствие. Молодой бог знал, что между ними никогда не может быть ничего, кроме ненависти. Он помнил, как девушка сказала, что сделает все, что в ее силах, для его уничтожения. И он обещал ей, что между ним и ее отцом обязательно будет столкновение.
Доргрил прекратил забавляться: «Я не верю ни слову из этого. Но если это означает, что мы не будем сражаться из-за владения твоим телом, то я счастлив со всем согласиться».
«Ты мне не веришь?»
«Нет. А ты мне веришь?»
«Ты показал, что тебе нельзя доверять. Но у нас есть соглашение, не правда ли? После победы над Гинтом и теми, кто его защищает, я помогу тебе нанести поражение моему отцу. Затем мы расстанемся».
«Это отличный план», — в голосе Доргрила звучал сарказм.
И снова Орлак заставил себя сохранять спокойствие.
«А стратегию ты придумал?»
«Она сформируется сама. Не беспокойся на этот счет».
«Я имею в виду: а как ты вызовешь моего отца?»
«В этом нет необходимости. Он сам появится. Верь мне».
И хотя Орлак ему не верил, он улыбнулся.
* * *
Первым на опушку вышел Гидеон.
«Спокойно, сынок», — прозвучал мягкий, ровный голос Солианы.
Огромная волчица сидела рядом с его родителями. Они обнимались, словно любовники, на влажной земле в Великом Лесу. Недалеко от них с обалдевшим видом сидели Арабелла и Саллементро. Когда в поле зрения появились другие, Саксон тут же попытался встретиться взглядом с Саллементро, который отказывался на него смотреть. Но затем клуку уже не потребовалось ничего объяснять. Он почувствовал, как особое свечение умирает внутри него. Он догадался о значении происходящего. Свечение связывало его с Элиссой с той минуты, когда он впервые увидел ее в тот судьбоносный день в цирке Зорроса. В тот день «Летающие Фоксы» выступали в городе Фрэгглшем. Он и до этой минуты знал, что Элисса отправилась к Свету, Тор понял это в ту секунду, когда она упала среди неприветливых гор Роркъеля. Но он не хотел принимать то, что знал, и поэтому продолжал игру. Он возвращался сюда, чтобы посмотреть, не сможет ли ее спасти Великий Лес.
Но Саксону требовалось посмотреть правде в глаза. Элисса мертва. Он был ее Паладином, но провалился в выполнении своей роли, в ее защите. Он не отдал свою жизнь ради спасения ее, как было предначертано.
Услышав слова волчицы, Гидеон замер на месте, не в силах оторвать глаз от распростертых фигур. Одного взгляда на Арабеллу и Саллементро было достаточно, чтобы понять всю трагическую историю. Здесь царила смерть. Саксон, шатаясь, прошел мимо него. По обоим бокам Гидеона встали два его крепких Паладина. Темезиус опустил одну огромную руку на плечо парня, и тот почувствовал, как между ними открылся канал мысленной связи. Никто не произносил ни слова, но по каналу перетекала сила. Справа Фиггис тоже взял его за руку и присоединился к мысленному каналу связи.
«Держись, парень», — прошептал карлик.
Гидеон не мог сдерживаться. Он чувствовал пустоту внутри себя, оцепенело глядя на то, как Саксон рухнул на колени рядом с Элиссой. Юноша испытал облегчение, увидев, как отец пошевелился, затем встал на колени и обвел взглядом собравшихся. Гидеон ненавидел себя за чувство облегчения, растекавшееся по всему телу. У отца было грязное лицо с остатками слез, волосы растрепались. Его выражение вызывало ужас, как и мертвое тело рядом с Тором.
— Она ушла. Я не мог спасти ее, — пробормотал он. После того, как эти слова были произнесены, и до всех дошло их значение, воцарилось тишина. Она давила.