— Наступит день, и мои дети так же сожрут меня… — печально хмыкнул бес. — Разве вы, огнепоклонники, не живете так же? Вырастают дети, и старикам приходится умирать…
Рахмани смотрел на мертвый остов Властителя.
— Это твоя мать? Ты помнишь себя… ребенком? Ты помнишь, как?..
— Ты хотел спросить, помню ли я, как пожирала ее изнутри? А разве ты не помнишь, как пожирал изнутри годы своей матери?
Властитель принялся кривыми клешнями вскрывать первую амфору. Затем, поддев печать, спохватился.
— Ступайте. Вам нельзя это видеть… Ступайте вверх, до мельницы. За мельницей начинается Проклятый город Сварга. Там водятся те, кого вы ищете, — Трехбородые. Но не вздумайте свернуть по булыжной дороге к материку. Догоню и сожгу. В Гиперборей вас никто не звал. Желаю вам удачно поохотиться, хахаха…
— Почему ты смеешься? — не сдержался Саади.
— Потому… потому что ты вкусно пахнешь не только для меня, юнец.
Нежное утро не предвещало беды.
Когда Сурья на огненной колеснице взлетает над страной Вед, большая часть странников на притоках Шелкового пути ищет укрытия в тени.
Не успели мы добраться до шатров становища, как на башне форта трижды ударили в гонг. Помощники мытаря объявили, что на ближайшие три кувшина песка будут пропускать только срочные грузы, с ярлыками наместника. Зазвенели цепи, дороги перегородили бревнами, караваны встали. Впрочем, никто не обиделся. За пару ше серебра можно было продолжать движение, но в зной Шелковый путь всегда пустеет. Упрямо бредут только паломники, суфии, монахи всех мастей, дервиши, безумные проповедники и прочая голытьба, для которой дорого заплатить даже за государственный Янтарный канал. Они предпочитают месяцами шататься вдоль купеческих троп в надежде урвать пару монет или выгодно продать свою глупость.
— Иди за мной и не отставай. — Ромашка постоянно застывал с открытым ртом, мне приходилось его подгонять. — Мы пойдем в оазис, искать мираба Эль-Хаджу. Если его еще не вздернули…
— Так у тебя тут есть знакомые? — Пряча глаза от пыли, лекарь осматривал сотни повозок и десятки разноцветных шатров. — Зачем нам этот Хаджа, если мы ждем японцев? И кто такой мираб?
— Мираб — хозяин колодца. Он выкупил право на колодец в этом оазисе… Люди Бамбука провезут нас внутрь крепости… если все удастся, как надо. Но выбираться наружу нам придется самим. Если Эль-Хаджа здесь, у него найдется кое-что нужное для нас…
— Домина, дай мне край запаха этого человека, и я скажу тебе, — квакнул нюхач.
Но я уже нашла его.
Я нашла его не по запаху, хотя вонь бухарского посольства — смесь липкого шербета и верблюжьей мочи — легко узнать издалека. Меня вывела на след обрывистая мелодия, дутары и наямы привычно свивали басовитый и звонко-визгливый узор, услаждая уши почтенного мираба. Эль-Хаджа возлежал под зонтом, на полосатой курпаче из козлиного пуха, при входе в походную юрту. Он стал еще толще, стал походить на раздувшуюся рыбу-шар, с торчащей мокрой бородкой, но все теми же, сонно-хитрыми глазками. Золотые кеклики и важные голубые дрофы колыхались на белоснежных воздушных стенах его обиталища. Хозяин колодца не имел возможности построить на Шелковом пути глиняный или каменный дом, это запрещали законы империи, но он постарался окружить себя максимально возможной роскошью. Пожалуй, его походная юрта блистала особенной красотой. Плотный частокол закрывал от любопытных глаз загоны и сараи, принадлежавшие семье почтенного дельца. Тыльной частью усадьба упиралась в высокие шатры циркачей. Свои колодцы Эль-Хаджа окружил голубым мрамором, отделал жировиком и кобальтом.
Вода на засушливом Шелковом пути — это половина успеха. Кто купил у наместника право на разведку колодцев — тот начинает опасную, но крайне прибыльную игру. Ни македоняне, ни брамины из Джайпура не опустятся до того, чтобы продавать путникам свежую воду. Но их скромность и благородная чистота не мешают отбирать у хозяина источника половину его дохода. Это немало, немало настолько, что жизнь ловкого мираба может закончиться в застенке. Но только не почтенного Эль-Хаджи, этот многоопытный плут умел обзаводиться высокими покровителями.
Слева от хозяина, в айване, дремал ученый табиб, опираясь на походный сундук с книгами и кореньями, справа от хозяина воды сладчайшими голосами надрывались двое бахши. Полуголый бача махал павлиньим опахалом. Как водится, бахши рыдали о гордой деве, что брела с кувшином по краю обрыва, а прекрасный витязь наблюдал за ней, не слезая с коня. Самих музыкантов, по обычаю эмирата, прятали за войлочной кошмой. Мальчик подметал объедки, несколько нищих безнадежными голосами просили хлеба, не решаясь, однако приближаться к юрте. Мираб одним глазом следил за оазисом, где журчала его вода.
— Салям-алейкум, Эль-Хаджа.
— Алейкум-ассалям, — на всякий случай старый плут скорчил из себя подслеповатого нищего старца. Он даже попытался втянуть живот, хотя это плохо получилось. — Мир всем честным путникам, кто идет по Великому пути. Мир всем, кто чтит память Искандера Зулькарнайна и уважает богов.
Последние слова он проблеял на всякий случай, ожидая, что мы окажемся тайными соглядатаями. Владельцам воды приходится быть осторожными, особенно учитывая сотни разных божеств, расселившихся вдоль Шелкового пути.
— Клянусь Всевышним, не пристало сытому и богатому человеку отталкивать голодных детей. Разве этому учит ваша священная книга?
Мираб покосился на нищих. Меня он не узнал. Он наверняка лихорадочно соображал, кто подослал убийц, знавших его истинное имя. Людям с Хибра приходится быть осторожными на Великой степи, и особенно тем, кто ведет серьезные дела. Я заговорила с Хаджой на том варианте фарси, что принят в Джелильабаде, это стало для ленивца еще одной неожиданностью. Белокурая женщина, без чадры и хиджаба, в мужских штанах, да еще с подозрительным слугой, сама подходит и затевает разговор!
Эль-Хаджа поборол робость. Он счел нас недостаточно опасными, тем более что вокруг бродили люди. По тракту, совсем недалеко, пылили повозки. Многие сворачивали к его колодцам, кидали медяшку в кувшин, перекидывались приветствиями со сборщиком, развязывали бурдюки, поили животных. Ворот колодца скрипел непрерывно, верблюды орали, быки ревели. Корона палила сквозь кроны кипарисов, моментально высушивая опустевшие корыта. Неподалеку, в тени искусственной кипарисовой рощи, расположилось на отдых семейство бедных туркменов. Женщины раскатывали тесто, дети гоняли бродячих псов, а мужчины рыли глубокую яму — готовили Эль-Хадже новую сардобу для хранения воды.
Женщина в черном вынесла хозяину бронзовый чирак и разожгла в нем огонь.
— Что ты хотела, уважаемая? — Мираб остановил на мне слащавый взор.
— Петухов и немного риса.
Хаджа хлопнул в ладоши, ничем не выдав, что воспринял тайное слово. Из-за кошмы выскочил очередной бача в тюрбане, с поклоном поставил перед хозяином фарфоровый ляган, полный самых изысканных фруктов. Мираб протянул пухлую руку, украшенную четырьмя рубинами, и отломил гроздь синего винограда. Каждая ягода весила, как добрая слива из садов Бухрума.