Как бы мне хотелось раскинуть карты, но Антуана надежно их запрятала; мои поиски в ее постельном белье и в пекарне ни к чему не привели. И тогда я вспомнила о Джордано, попыталась расслышать его голос, несмотря на оглушительно бившееся сердце. Старый друг, сейчас, как никогда, нуждаюсь я в твоем умении здраво мыслить. Ничто не нарушит твой геометрически четко организованный мир — ни утрата, ни смерть, ни голод, ни любовь... Колеса, вращающие вселенную, не в силах сдвинуть тебя с места. Посредством чисел и точных вычислений ты способен узреть на миг сокровенные имена Всевышнего.
Кыш-ш-ш, прочь, прочь! Но мои заклинания беспомощны перед лицом величайшей магии. Нынче ночью, едва взойдет луна, я сорву розмарин и лаванду, чтоб просветлить мысли. Я составлю себе амулет из листков розы и морской соли, обвяжу красной лентой, схороню в кармане. Я буду думать о Флер. И глазами с ним больше не встречусь.
Клемент не явилась этим утром к заутрене, не было ее и на утреннем богослужении. Об ее отсутствии никто не обмолвился, но я заметила, что и сестры Виржини тоже не было ни в тот, ни в другой раз, и стала строить свои заключения. Значит, снадобье все еще действует. Интересно, как долго это продлится?
Мои мысли были так поглощены Клемент, что лишь спустя несколько часов я заметила, что и Альфонсина тоже отсутствует. Сначала я не придала этому особого значения; в последнее время Альфонсина весьма сдружилась с сестрой Виржини и часто рядилась к ней в помощницы. К тому же Лемерль так часто наведывался в лечебницу, что этого было достаточно, чтоб Альфонсина то и дело торчала там.
Но к Часу Первому Виржини явилась одна и с известием: Клемент серьезно занемогла. Она впала в глубокий беспробудный сон, из которого ничто не может ее вывести, и с самого рассвета ее сотрясает лихорадка. Пиетэ, покачав головой, стала уверять, что это, несомненно, холера. Антуана безмятежно улыбалась. Маргерита заявила, что все мы во власти чар, утверждая, что всем нам требуется епитимья, и посуровей.
Но этим неприятные новости не исчерпывались. Альфонсина уже в который раз опять занемогла. Правда, лихорадки у нее нет, но она сделалась бледная, точно мел, и всю ночь ее изводил сильный кашель. Пускание крови слегка успокоило кашель, но она все еще очень слаба и отказывается от пищи. Навестив ее, Мать Изабелла объявила, что Альфонсина не в состоянии исполнять свои обязанности, хотя та убеждала ее, что вполне здорова. Но, как сказала сестра Виржини, тут и недоумку ясно, что это у нее от застоев крови и если дурную кровь не спустить, больная может преставиться уже через неделю.
Это взбудоражило меня гораздо сильней, чем известие о Клемент. Здоровье Альфонсины и так уже расшатано до крайности событиями и самоистязанием. Кровопускание и пост сведут ее в могилу гораздо быстрей, чем ее болезнь. Я сказала об этом сестре Виржини.
— Тебе бы лучше помалкивать, — ответила та. — На сестру Маргериту мое лечение подействовало весьма благотворно.
— Сестра Маргерита была на волосок от смерти. Кроме того, она поздоровей сестры Альфонсины. Легкие у нее чисты.
Виржини взглянула на меня с усмешкой:
— Уж если говорить о чистоте, сестра моя, оборотись-ка на себя.
— О чем ты?
— О том, что хоть вчера тебе и удалось вывернуться, но некоторые у нас считают, что твое увлечение всякими зельями и порошками вовсе не так безобидно, как думает отец Коломбэн.
После этого я уже не осмелилась больше предлагать свою помощь ни Альфонсине, ни в лечении Клемент. Слова Виржини были недалеки от истины, и хоть Лемерль говорит с усмешкой о возможной опасности, для меня все очевидней рискованность пути, на который я вступила. Виржини пользуется благосклонностью аббатисы; в чем-то они похожи, хотя бы тем, что обе много моложе всех нас. К тому же на меня Виржини всегда смотрела косо. Достаточно одной малости — пары слов, произнесенных Клемент, хотя бы в бреду, — и мне не избежать новых обличений.
Надо поговорить с Лемерлем, но его сегодня пока не видно, то ли он в лечебнице, то ли в своем кабинете, в окружении книг. Если я не ошибаюсь в свойствах растения, очень скоро лихорадка у Клемент пройдет и к ней вернется сознание. Все остальное зависит от Лемерля. Он дал понять, что сумеет удержать Клемент в узде; я его уверенности не разделяю. Он при всех предпочел защитить не ее, а меня; такие вещи женщина обычно не прощает.
Я плохо спала, меня изводили сны. Меня будил мой собственный голос, и мне было страшно открыть глаза: что если я снова заговорю и выдам себя. В домике Лемерля мерцает огонек. Я уже готова была отправиться к нему, но Антуана поднялась, чтоб отправиться в отхожее место в глубине дортуара; я замерла, лежа на спине с закрытыми глазами и делая вид, будто сплю. Она еще дважды за ночь поднималась с постели — очевидно, наш дрянной черный хлеб и суп плохо сказывались на ее желудке, — потому мы с ней обе вскочили по тревожному сигналу, прокатившемуся через двор из лечебницы.
Клемент наконец проснулась.
13
♥
9 августа, 1610
Мы с Антуаной первыми вбежали в лечебницу. Не глядя друг на друга, мы понеслись по крытой аркаде в сторону обнесенного стеной сада и, уже подбегая, услышали истошные крики Клемент. В одном из окон был виден свет, мы кинулись туда, за нами вскоре последовали Томасина, Пиетэ, Бенедикт и Мари-Мадлен.
Лечебница состоит из всего одной комнаты, огромной и довольно душной. По одной стене ряд кроватей — их шесть, хотя еще достаточно места и для других. Кровати не отделены друг от друга перегородками, так что заснуть тут едва ли возможно среди вздохов и кашля и тихого плача тяжелых больных. Сестра Виржини сделала попытку изолировать Клемент; ее кровать стоит в дальнем конце комнаты, с одной стороны к ней приставлена ширма, так чтоб не бил в глаза свет и чтоб хоть как-то отделить нашу больную от прочих.
Альфонсина заняла позицию у двери, подальше от Клемент; я поймала ее взгляд, идя мимо: две горящих точки в темноте.
Аббатиса была уже там. Виржини с Маргеритой, которые, видно, и подняли тревогу по ее указанию, стояли рядом, в испуге и смятении. Лемерль — поодаль, величественный в своем черном облачении, поддерживая рукой свой серебряный крест. На кровати, с щиколотками, стянутыми вместе и подвязанными к деревянной раме двумя ремнями, раскинув руки, лежала Клемент. На маленьком столике при кровати валялся разбитый кувшинчик с водой; под кровать задвинут таз, от которого воняло. Лицо Клемент было белое, зрачки расширены так сильно, что голубоватая радужка почти не видна.
— Помоги сестре Виржини связать ей руки, — приказала аббатиса Маргерите. — А ты — да, ты, сестра Огюст! Принеси успокаивающую микстуру.
Я заколебалась:
— Я... может быть лучше, чтоб...
— Иди же, ты что, ополоумела? — прозвучал резкий гнусавый окрик. — Принести успокоительное, сменить белье. Быстро, быстро!
Что было делать? Избавиться от пагубных последствий семени ипомены можно только при пустом желудке. Но я подчинилась; через десять минут я принесла слабый настой пустырника и чистое одеяло.