Наррабанец бросил быстрый взгляд в сторону окна, где неподвижно застыла невысокая черная фигура.
Ульден уже знал, что хумсарец Шерх, раб Верши-дэра, хранил в памяти составы многих целебных снадобий, а потому был при заморском вельможе не только телохранителем, но и лекарем. Ульден не раз выражал желание потолковать с пришельцем из таинственных лесов наррабанского запада. Но Шерх не знал грайанского языка, а когда Верши-дэр предложил себя в переводчики, хумсарец заявил, что боги его родины запрещают открывать священные секреты иноверцам…
— Может, ты ему хотя бы прикажешь поделиться со мной готовой мазью? — не удержался лекарь, не сводя глаз с покрытого узором из ритуальных шрамов лица телохранителя. — Не надо ничего рассказывать, раз ему вера не велит. Я бы сам попробовал разобраться, что туда намешано.
— Нет, — с неожиданной серьезностью ответил Верши-дэр. — Нет, дорогой Ульден. Шерх — единственный человек, которому я доверяю. Не стану сердить и обижать того, кто не раз подставлял грудь клинку, закрывая меня от удара, и кто при малейшем подозрении пробует мою еду — нет ли отравы?
Ульден хотел было возразить, что мазь можно изучить, не обижая преданного раба. Но тут Верши-дэр заговорщическим шепотом спросил:
— Не подскажешь ли, дружище, что за юношу приводят ко мне уже второй раз? До сих пор я не слышал от него ни слова. И никто не удосужился мне его представить.
Ульден скрыл улыбку. Гости Верши-дэра располагались в его доме как у себя…
— Не то чтобы я сомневался в том, что этот гость достоин моего дома, — озадаченно продолжал наррабанец, — но… Нет-нет, я понимаю: его привели с собой мои добрые друзья, к тому же он одет как человек нашего круга… но почему он все время молчит?
Глянув туда, куда кивнул Верши-дэр, лекарь обнаружил в углу, за вырезанной из черного дерева статуей хумсарской танцовщицы, бледного восемнадцатилетнего паренька.
— О, так он стал выбираться в гости, да еще в шумной компании? Я рад!.. Пусть мой господин не беспокоится: благодаря своему происхождению этот юноша будет желанным гостем и за королевским столом. Это Лейчар Веселый Зверь из Клана Волка. Его отец ведет торговлю пшеницей, он один из самых богатых людей в городе.
Наррабанец с новым интересом взглянул на тихого юношу.
— Но почему юноша не сказал мне об этом? Я пару раз хотел его разговорить, но что-то меня останавливало…
— Господина, вероятно, останавливала деликатность. Мальчик не смог бы ответить.
— Вот как? Он немой?
— Нет, — твердо ответил лекарь. Так же твердо, как и в тот день, когда отец Лейчара позвал его осмотреть сына: что с мальчишкой? Не уродился ли, храни Безликие, порченым? Старший говорит не хуже прочих, а младший молчит сыч сычом, или, если к нему как следует пристать, выжимает из себя невразумительную кашу: «Э-э… ну-у… э-это…»
Ульден объяснил тогда, что мальчик просто страдает жестокой застенчивостью. И чем больше на него давить, тем сильнее завладевает им недуг.
Лекарь не думал, что сможет хоть чем-то помочь юноше. Но ему подсказали хороший путь слова старшего Волка:
«Из-за этого он и людей стал бояться. Забьется в угол и сидит, читает. Если бы не театр — вообще бы за порог ни ногой…»
Театр?
В тот же вечер Ульден пошел на представление, причем постарался усесться так, чтобы видеть Лейчара. И был изумлен: так светились глаза юноши, так отражалось на его лице все, что происходило на сцене, так старательно шевелились губы, тихо повторяя стихотворные строки о мужестве и чести, о верности и любви… Особенно вдохновенный вид был у Лейчара, когда на сцене появлялся Раушарни, игравший в тот вечер пленного полководца, которого враги ни подкупом, ни угрозами не могли склонить к измене.
После спектакля лекарь выудил Сына Клана из расходящейся толпы зрителей и предложил познакомить его с Раушарни. Соблазн оказался сильнее застенчивости…
Все сложилось удачно. Мальчишка принялся хвостиком таскаться за своим кумиром — уже чудесно, не все же ему дома торчать! А Раушарни не нужен собеседник. Ему слушатель нужен, причем с горящими от восхищения глазами.
Позже Раушарни охотно принял предложение, сделанное ему отцом Лейчара по совету Ульдена: давать юному господину уроки дикции. Сводились уроки к тому, что юноша торчал на репетициях и не сводил глаз с артистов. Но хорошо и то, что перестал походить на затравленного зверька и порой даже мог выговорить «да» или «нет».
А теперь, стало быть, в веселых компаниях появляется? Пусть в сторонке, пусть в уголке, но все-таки… это уже большой успех!
— Нет, — повторил Ульден наррабанцу, — молодой Волк не страдает немотой, он просто очень застенчив. Он…
Договорить лекарю не удалось: дверь отворилась, и на пороге возник щеголевато одетый грайанец, востроглазый, смазливый, с короткими холеными усиками. Встретился взглядом с хозяином, почтительно поклонился:
— Вроде и сделали дело, господин мой, и вроде не сделали…
Гости заинтересованно притихли. Впрочем, Зиннибран сообразил, что они ведут себя неучтиво.
— Мы можем подождать в другой комнате, — поспешил он предложить хозяину.
— Ни в коем случае! — замахал руками Верши-дэр. — У меня нет секретов от друзей! Стоит ли делать тайну из того, что я принимаю участие в судьбе некоей аршмирской простолюдинки?
Гости одобрительно зашумели.
— Хорошенькая? — блестя глазами, поинтересовалась Арчели. — Молоденькая?
— Не столь хорошенькая, как присутствующие здесь барышни, — галантно отозвался наррабанец. — Но я не имею привычки вмешиваться в жизнь некрасивых и старых женщин.
— Вот слова настоящего мужчины! — торжественно заявила Гиранни. Все дружно закивали.
— Так твоим людям удалось найти красавицу, Батувис? — добродушно спросил Верши-дэр.
Вошедший еще раз смиренно поклонился:
— Увы, ненадолго. Один из моих людей заметил, как она вошла в небольшую лавчонку. Вскоре она оттуда вышла, и мой человек потерял ее.
— Как это глупо, — поморщился Верши-дэр то ли от разочарования, то ли о боли в ноге. — А что за лавка? Может, ею владеет родственник или друг девушки?
— Вряд ли. Сквозь окно мой человек видел, как девушка продает свои украшения.
— Украшения? Какие?
— Я… не знаю…
Только Ульден, сидевший на ковре возле ложа больного, увидел, как сильно сомкнулись пальцы Верши-дэра на резных завитушках изголовья.
— Она вынуждена была продать свои украшения? — мягко и грустно заговорил вельможа после короткого молчания. — Ах, бедная, бедная! Женщины с такой горечью прощаются с мелочами, украшающими их простую жизнь! Надеюсь, твой человек догадался выкупить украшения? Их надо вернуть хозяйке.
— Ему не это было приказано, господин мой, — виновато откликнулся грайанец. — Ему было велено найти женщину…