Высший шаман заунывно подвывал, тянул длинную протяжную ноту, притопывал, крутился на месте, наклонялся и выпрямлялся, не забывая поддерживать рокочущий ритм. Собственно, теперь он уже не был шаманом, не был человеком – так плотно обняла его в Сумраке шкура медведя, так туго села на голову огромная медвежья башка. Если бы не бубен в руках, на которые были натянуты длинные мохнатые перчатки с когтями, можно было бы решить, что на поляне сердито ворочается сам хозяин тайги.
Сквозь ощетинившуюся сучьями стену вместе со струйками белого пара стала просачиваться темная дымка. То есть дымом, облаком, туманом это, по сути, не было. Не облако, а тень облака, вдруг отчего-то решившая обрести объем. Сейчас эта тень проворно и беспрепятственно, словно вода, протекала с той стороны скелетоподобной груды переплетенных коряг в конус света. Расстояния в Сумраке обманчивы, сотня метров в мире людей не всегда соответствует тому же значению на первом слое, и глазам, привыкшим измерять длину, ширину и высоту в одной системе координат, подчас бывает сложно определить те же размеры в сумеречной системе. Если в Сумраке вообще есть хоть какая-то система, кроме порядка слоев. Расстояние до стены Угорь оценил как раз в сто метров. Скорость тени – как у бегуна на средние дистанции, метров пять-семь в секунду. Значит, времени у Химригона, чтобы «дать попытку», совсем немного. Словно завороженные собравшиеся прикипели взглядами к холодной темной волне. Она приближалась, неумолимая, как надвигающийся вал во время шторма, и все еще была призрачной, нематериальной. Исчезли, провалились на более глубокие слои Аесарон и Сибиряк. Угорь хотел ринуться следом, но задержался, коротко оглянулся на толпящихся за спиной Иных. И что с того, что Темных там гораздо больше, чем Светлых? Все жить хотят, все одно дело делают. Их-то кто защитит, если с первого слоя уберутся все более или менее приличные бойцы? Да пусть даже и не защитит, не сумеет, не выдюжит, но присутствие опытного оперативника должно вселить надежду, уверенность, лишить их желания нестись сломя голову через бурелом, все равно в какую сторону – в безумную, обреченную атаку или прочь, с позором и воплями. Покрепче упершись ногами в землю, дозорный слил на ладони заряды из двух амулетов: жестокое «тройное лезвие» и более гуманную «экспроприацию» – заклинание, при точном попадании отнимающее или блокирующее часть Силы противника. Правда, противника заведомо более слабого или равного по уровню. Свет и Тьма не разберут, что там за Сила у неваляшки, но попытаться следует.
Лиля в Сумраке выглядела уже не как цыганская колдунья, а как типичная Светлая целительница очень высокого ранга: длинное, до пят, белое платье, неяркое свечение, испускаемое кожей; мериклэ превратились в надетый на шею венок из луговых трав и цветов, браслеты – в переплетающиеся на предплечьях и запястьях вьюнки. Но магия ее по-прежнему была цыганской, несколько отличной от той, что раньше доводилось видеть Евгению. Разведя руки в стороны, будто готовясь обнять надвигающуюся тень, низким, глубоким голосом она произнесла так, будто потребовала что-то:
– Пхэн, кон ту! [29]
Сумрак завибрировал – не то от ускорившегося ритма, исторгаемого бубном, не то от слов произнесенного цыганского заклинания. Глухой, тягучий скрип прошел по сумеречной тайге, гнулись дугой, искривлялись, завязывались узлами исполинские стволы вековых кедров и сосен с рыжей, высохшей хвоей – казалось, окружающий поляну лес пустился в пляс. Потом что-то лопнуло, и из раздираемой в клочья холодной тени с треском и вспухающими смрадными облачками, похожими на споры грибов-дождевиков, на ходу начал проявляться силуэт. Тридцать пять метров, тридцать, двадцать пять… Не дожидаясь, пока существо окончательно вылупится из скрывавшего его сумеречного кокона, с нескольких сторон ударили Иные – Лихарев, Качашкин, Кукин, Светлый маг, приводивший статистику на совещании, безымянный Темный колдун, который в прошлый раз выплеснул из пузырька кровь, и даже Харламов умудрился дотянуться до незваного гостя кончиком своего искрящегося кнута. Тщетно. Заклятья прошивали существо насквозь, не причиняя видимого вреда. Впрочем…
Угорь, стоящий немного позади белоснежной целительницы и медведеподобного шамана, из-за своей ускоренности успевал заметить и рассмотреть многое. К примеру, седые волосы неваляшки. Его искаженное мукой лицо. Беззвучно шевелящиеся губы. Истерзанное обнаженное тело. Наполненные решимостью глаза. Ниже бедер ног у того не было – было два буруна, два бешеных водоворота, воронки, закрученные по направлению движения. Брызги летели во все стороны, яростная вода щедро плескала наружу, но тут же поглощалась Сумраком и по бокам, и позади существа, не оставляя на земле, усыпанной хвоей, ни луж, ни мокрых пятен. Создавалось впечатление, что неваляшка скользит, будто на водных лыжах, преодолевая сопротивление воды, взбивая, закручивая ее и увлекая за собой. Больше всего буруны напоминали вращающиеся гусеницы трактора, а положение тела неваляшки вызывало в памяти изображения несущихся римских колесниц со стоящими между колесами воинами. Гематомы и потеки крови на обнаженном торсе наводили на мысль, что некоторые магические средства все же достигли цели.
Угорь четко отследил момент, когда существо определилось с выбором очередной пары. Увидеть – увидел, а поделать ничего не успел. Из водоворотов выкинулись влево и вправо два гибких мускулистых тела, вытянулись вверх на неимоверную длину, раскрыли гигантские пасти. Не то две анаконды, не то два водяных дракона – они сверху обрушились на Светлого мага и безымянного Темного колдуна. Оба Иных в мгновение ока исчезли в разверстых ртах чудовищ. Вскрикнула Лиля, отшатнулся с пути неваляшки Евгений. Огромные змеи втянулись в водовороты, и «колесница» стремительно исчезла за деревьями на противоположной стороне поляны.
– Проглотили? – слабым голосом спросил кто-то из вампиров.
Нет, не проглотили. На поляне атакованных Иных не было, но Угорь видел их размытые силуэты, медленно шевелящиеся в реальности, видел ауры, в оттенках которых преобладал страх и… отсутствовала Сила. Евгений отступил, вернулся в человеческий мир. Оба – и Темный, и Светлый – едва держась на ногах от слабости, ошалело вращали головами. В физическом плане они были невредимы, но способности Иных утратили напрочь.
С первого слоя возвращались союзники – вампиры, оборотни, маги, ведьмаки. В их глазах явственно читались две эмоции: жадное любопытство у каждого с легкой примесью сочувствия у Светлых и, опять же, отчетливое облегчение у всех от осознания, что их подобная участь миновала. Пока – миновала. В том, что, заложив вираж, седовласый неваляшка вернется на поляну, Угорь не сомневался.
Проявились Высшие – Сибиряк, Аесарон, пошатывающаяся от усталости Лиля и мокрый, задыхающийся Химригон. Похоже, последние практически досуха выложились, выдергивая существо из сумеречного кокона. Угорь так и не понял, кто из них сумел-таки сделать противника видимым, шаманская или цыганская магия подействовала на необъяснимую, практически идеальную защиту и маскировку неваляшки. Возможно, по отдельности у них ничего и не получилось бы; возможно, только совместные усилия смогли привести к этому маленькому и пока сомнительному успеху. Сомнительному, потому что видеть врага – хорошо, конечно, но какой в этом смысл, если ты ничего больше поделать с ним не в состоянии?