А затем наступил момент, когда желание у Костика вообще пропало. Даже если я надевала короткий халатик и забывала надеть ажурные трусики, он уже не запускал руку мне промеж ног и, наверное, не обратил бы внимания, даже если бы я стояла перед ним нагишом. Я уже не вызывала у него никакого возбуждения. Ни я, ни мое тело… Господи, но почему? Наверное, потому, что Катенька часто болела, а Сашке задавали много уроков…
А затем Костик сказал, что он очень сильно потеет, и попросил у меня второе одеяло, чтобы не спать со мной под одним. Когда я говорила ему, что хочу секса, он отвечал, что ему это дело без надобности. А затем предложил мне спать в комнате вместе с детьми, объяснив, что я должна быть рядом с дочкой, потому что она часто кричит по ночам. Я даже расплакалась и сказала, что он меня избегает, но Костя убедил, что все это ради наших детей. А когда он приходил поздно, то ложился спать в гостиной — не хотел, дескать, меня будить. Правда, один раз я попробовала всё вернуть, и мы были близки… Но я чувствовала, я знала, что Костик делает это из жалости, из самой настоящей жалости…
Он просто меня пожалел. Он закрывал глаза и сдерживался, чтобы ненароком не назвать меня чужим именем.
…Я отвлеклась от горьких мыслей только тогда, когда султан вошел в меня сзади, и слегка вскрикнула, потому что это было довольно больно и одновременно приятно…
Сделав несколько толчков, султан бурно кончил и, слегка укусив меня за шею, потянулся за своим халатом.
В тот момент, когда он уходил из спальни, я проводила его сонным взглядом. Вот уже две ночи подряд мы не сказали друг другу ни слова. Восточные мужчины любят, когда женщина молчит, а еще больше они любят, когда женщина стонет. Наверное, султан никогда не остается с женщиной до утра и не позволит ей уснуть рядом. Оно и понятно… Я где-то слышала, что все независимые люди любят спать отдельно.
Мужчина редко остается у своей любовницы, и самостоятельная, успешная, реально стоящая на ногах деловая женщина редко оставляет у себя любовника на ночь. Потому что тот, кто по-настоящему независим и свободен, любит развалиться на широкой кровати один и он против любого посягательства на свою личную жизнь.
…На следующий день я сидела вместе с Зией у моря, смотрела на волны и рассказывала, что когда-то мы с мужем хотели купить хорошую дачу, чтобы вывозить на природу детей. И дача эта непременно должна была находиться у воды, чтобы днем мы могли вдоволь накупаться, наловить рыбы, пожарить с друзьями шашлык… А по ночам, уложив детей спать, мы бы обязательно сидели на берегу и рассуждали, как все-таки тяжело жить человеку одному и как же нам повезло, что нас минула чаша сия…
Зия внимательно меня слушал, кивал и кидал в волны маленькие камушки. Он говорил, что море его успокаивает, улучшает настроение. А еще добавил, что в жизни нет ничего вечного… Вообще ничего… Все проходит, все течет, все изменяется… Вот только вода. Вода, она вечная. Она навсегда…
Зия сказал, что у меня очень печальные глаза и что я очень переживаю из-за своего прошлого, настоящего и будущего. Он сказал, что я не должна думать о будущем, а должна жить сегодняшним днем, а завтра будет то, что будет. Все мы ходим под богом… И еще…
Я смотрела на Зию, с интересом его слушала и думала о том, что ему все равно меня не понять, потому что он человек из другого мира. У него другой образ жизни, другой уклад и совершенно другие понятия. Мне было трудно заставить Зию размышлять, что ему несвойственно. Зия говорил, что учит русский язык и мечтает побывать в России. Он понимал, что все мое спокойствие мнимое, что с каждым днем, проведенным в гареме, я впадаю в самую настоящую депрессию, что мои нервы — как натянутые канаты.
Он смотрел мне в глаза и ясно видел, что все мое спокойствие — это просто проявление моей внутренней силы.
…Жизнь в гареме текла своим чередом, спокойная, комфортная, и мне по большому счету было не на что жаловаться. Здесь было очень даже приятно жить, но только недолго… Одиночество и тоска по родине, по своей жизни, по близким одолевали так сильно, что выбивали из ежедневного ритма, доводя меня до состояния, близкого к помешательству.
Султан приглашал меня к себе еще несколько раз и после каждой встречи перед уходом клал на постель изысканные и дорогие украшения.
Зия приходил ко мне в комнату по вечерам на пару часов и даже раздобыл для меня где-то русские книжки наших классиков. Он просил меня читать ему вслух, и я с превеликим удовольствием читала Тургенева и Гоголя. Зия слушал меня, открыв рот. Он сказал, что ему нравится, как я читаю, да и не только читаю… Ему нравится во мне все без исключений.
Иногда, когда я совсем впадала в отчаяние и понимала, что душа просто жаждет конфликта, я старалась задеть Зию как можно больнее, обидеть его. Но с Зией было невозможно конфликтовать, потому что если на свете и есть бесконфликтные люди, то Зия был одним из них. Он был невозмутим и слишком ко мне доброжелателен. Я не могла ему сказать что-то резкое, а даже если и говорила, то тут же жалела о сказанном. Зия уверял меня, что сейчас у меня нет повода для волнений, потому что месяц на исходе, а это значит, что скоро закончится мой контракт и я поеду домой. Обычно, когда он говорил эту фразу, то всегда опускал глаза, и я понимала, что при мысли, что скоро я могу покинуть гарем, он становился глубоко несчастным.
И все же у меня были какие то дурные предчувствия. Временами казалось, что все слишком хорошо, безоблачно и чересчур просто. Даже у сказок бывают плохие концы. А это не сказка. Это жизнь…
В один из обычных вечеров мы сидели у меня в комнате у окна и рассуждали о фатализме.
Я говорила, что верю в судьбу и считаю, что ее нельзя изменить, что мы ничего не придумываем, ничего не меняем, мы только делаем то, что нам предначертано судьбой. Вернее, даже не делаем, а выполняем.
Зия имел другую точку зрения. Он утверждал, что каждый человек сам строит свою судьбу и меняет ее именно в ту сторону, какую считает нужной. Он считал, что судьбу можно обмануть и что при желании можно уйти от плохого… Мы не сходились в едином мнении, потому что я все же считала, что поменять ничего нельзя, можно лишь с достоинством вынести то, что дает судьба.
Я была фаталисткой до мозга костей и даже не верила в случайности, потому что любые случайности я считала закономерностями…
Положенный месяц тянулся долго, и все же он подошел к концу. От жуткой ностальгии меня спасал только евнух Зия, который, как мне казалось, знал обо мне все. Он мог часами слушать про бегство неверного Костика, про моих детей, что сына надо перевести в другую школу, и про то, как я распоряжусь заработанными деньгами. Я рассказала ему о Нике, о Ленке, как я вынашиваю план мести Владимиру. Да и не только Владимиру, а всем мужчинам, потому что времена, когда я жила ради мужчины, прошли безвозвратно.
За день до назначенного срока Зия принес в мою комнату бутылку отменного вина, чем привел меня в дикий, неописуемый восторг. Мы пили вино, чокались и наслаждались последними часами наедине друг с другом.