Доброслав решил не принимать боя здесь, где не развернуться конному — куда ни посмотришь: везде холмы, скалы, как стены. К чему рисковать, если пришли не за смертью, а за славой?
Лорки были неутомимы. Катящийся за ними поток выталкивал союзников прочь, словно поршень.
Но наконец-то войско оказалось в степи. Арланы называют эту низменность, что была к западу от великой реки Лансы, Колганской. И взгляду, уже привыкшему к предгорьям, земля здесь кажется ровной. Все холмы были гладкими, закругленными. Курганы сглаживались ковылем и ягодным кустарником.
Пряно, крепко пахло войско: лошадиный пот, немного отличный от него пот кентавров, ни на что не похожий запах лорков. А еще войлок, сыромять, дубленая кожа, горячие тела всадников.
Отойдя на несколько километров, войско стало стеной. Тяжелые обры на могучих лорках поставлены в середине, прямо напротив врага, таких же точно обров, но чужих, чужих… Слева — всадники сколотов, справа — кентавры, возглавляемые рыжим Сангором. Волков остался с арланами, чем взбодрил их чрезвычайно. В данном случае он выступал в роли символа, знамени о двух ногах. Сергею уже сообщили, что Сангор выделил отборный отряд исключительно для его защиты, излишней, на взгляд самого Волкова, — раз он в их представлении Пророк, а значит, бессмертный. Хотя кентавры правы: пророки во все времена гибли как мухи.
Поля были удобными для скачки. Не будь здесь далеких гор, которые заслоняли землю на севере, юге и западе, оставляя свободным только восток, можно было бы сказать, что они в родной степи. В полукилометре отсюда текла чистая речка. Напоив верховых животных и утолив свою жажду, все стали ждать.
Перед ними издали показалась монолитная стена обров, которая зашевелилась, выталкивая по центру часть своих. Словно улитка, которая вытягивает из раковины сначала голову, потом длинное тело и вдруг подтягивает всю массу домика. Точно так же основная сила врагов, влекомая самыми смелыми, потекла многими тысячами птичьих ног лорков. Великое множество! Словно земля зашевелилась, вспучиваясь, и застыла. Войска остановились напротив друг друга. Военачальники ждали.
Помня об обычае, с обеих сторон время от времени выскакивали одиночки, требуя равного боя. В основном сколоты. Но кнехты не позволили отвечать на эти вызовы своим обрам.
Но вот и наступил полдень. Дождались.
И началось.
Услышав звук многих рогов, Сергей отбросил пустые мысли. Как и уславливались, люди и арланы потекли в разные стороны, словно союзное войско взмахнуло крылами: большим — арланским и меньшим — человечьим.
Интересно, что думает неорганизованная толпа их противников? Увлеченный быстрыми кентаврами, он скачет, скачет… Оглянулся — еще медленно, но все ускоряясь, двигались навстречу друг другу толпы обров-врагов.
На солнце сияли начищенные до блеска железо и медь доспехов. Великое множество существ, мирно живших доселе, готовилось добровольно умереть. Во имя чего?!
Прочь праздные мысли. Полк Доброслава издали кажется маленьким. Их растянутый в изгибе клин тоже, вероятно, не кажется противникам страшным. Во всяком случае, враг успевает прочно вклиниться между кентаврами и людьми, и только после этого небольшое острие на ходу выпячивается к ним.
Пора, пора! Играть так играть на этой широкой равнине, скакать против ветра, соревнуясь в силе, в умении с врагом-обром, попавшим в сети изворотливых ловцов душ, прячущихся где-то внутри их строя. А может, в этом и есть суть, правда? В этой скачке навстречу смерти и удаче? Что Сергей помнит? Последний год каторги на Уране? Дружбу его товарища, ушедшего в мир иной? Сколько впереди еще полных и пустых лет!.. Потом старость растворит силу, окаменит суставы. Забудутся лица, сотрутся имена, смешным станет страсть, но это боевое не изгладится! И раз испытав — никогда не забудешь единой силы братского войска, спешащего к боевой схватке!
По сигналу труб и рогов их летящие клинья разом остановились. Обры-враги так спешат, что все больше растягивают свои бестолковые ряды. Лорки, заряжаясь азартом, бегут, соревнуясь друг с другом.
Остановившись, воины союзных полков взялись за луки. Люди, хорошо обученные, били без промедления, не спеша. Арланы тоже с детства не расставались с луком. Да и трудно было промахнуться в такую громадную массу живых тел.
В воздух разом поднялась почти сотня тысяч стрел. Казалось, взлетела туча, затмив дневной свет. И еще. И еще…
Обры словно на полном скаку вломились в густой лес, только останавливали их не хлещущие ветви, не стволы, о которые, ударившись, придешь в себя. Обров хлестали стрелы с острым железом, с пером дикой птицы на конце. Не в лес вломились обры — перед ними чистое поле, однако же лорки запинались, падали сотнями, тысячами, будто под ними расступалась земля.
Сергей скоро перестал рвать тетиву вместе со всеми.
Он выбрался из строя и, сумев проскакать несколько десятков метров в сторону, взлетел на холм. Хотел лучше видеть начавшийся разгром войска, которому не дали и уже не дадут возможности вступить в бой.
За Волковым, как приклеенные лучшим клеем — любовью и преданностью, — скакали кентавры. Почти сотня телохранителей. Не мешая ему наблюдать, они стали за спиной.
Союзный полк обров, выпустив сколько кто успел стрел, быстро потек к дружине воеводы Доброслава.
Битые с двух сторон, враги, вольно или невольно, тянули повод, чтобы уйти в глубь строя, укрыться за товарищами. И погоняли, погоняли лорков, желая уже не биться, а просто оказаться дальше отсюда, дальше от этого ужаса и предательства. Надломившийся в бою всегда знает, что его предали. В тесноте лорки, не видя пути в давке, спотыкались об убитых товарищей и падали, калеча соседних всадников и ломая кости себе.
И сколоты, и обры, и кентавры продолжали расстреливать рассыпавшихся врагов, гнаться за убегавшими. Соперников было еще так много, что возникала угроза спутать их с обрами-союзниками.
Рог Доброслава дал сигнал об окончании бойни. Шарахавшихся, потерявших волю и всякое желание воевать наездников лорков сгоняли в общую гигантскую толпу. Недогадливых секли на месте, обры поумнее уже бросали мечи, волна сдачи оружия прокатилась по равнине ни на что не похожим звоном.
Свои обры громко приказывали пленным спешиться и тут же отгоняли утиноклювых, уже остывающих после скачки лорков.
Потом отдали распоряжение снять доспехи и бросить, где стояли, а затем огромное многотысячное, тяжело хлопавшее крокодильими челюстями стадо перегнали на чистое место, где оставили под охраной до утра.
Тем временем уже наступил вечер. В сумраке раздавались теперь лишь голоса раненых, которые, как всегда, на полях битвы кричали от боли и от отчаяния.
Едва показалось солнце, Доброслав приказал Арсуну послать на поле боя несколько сотен гасильщиков. Тяжелораненых, не умерших за ночь, милосердно добивали мечом или длинной дубиной. Раненным не опасно для жизни оказывали первую помощь. Потом из числа пленных отобрали добровольцев, и дело пошло быстрее — к полудню порядок был наведен.