Теперь туман совсем рассеялся, а в огромных окнах (которые, конечно же, были экранами) чернел мрачный лес. Предрассветная серость уже смазывала тени, но тучи, сплошным пологом обложившие небо, все еще давили, не позволяя рассвету взять свое. То и дело вспыхивали молнии, совсем голубые, и катился, точно по ухабам, гром.
— Подождите меня здесь, — сказала девушка и ушла за перегородку.
Потом Сергей не мог вспомнить, когда это началось… Наверное, сразу после того, как Елена оставила его… С бессознательной покорностью он продолжал сидеть в этой пустой комнате. За окном все сильнее сверкали молнии, будто стараясь поглубже заглянуть в комнату, и все настойчивее катился сотрясающий гул, из соседней комнаты донесся голос его спутницы:
— Иди сюда…
Сергей бездумно повиновался, вошел в спальню (где же еще может стоять ложе?) и увидел над кроватью огромный балдахин, сквозь полупрозрачную ткань которого разглядел и Лену: светлый, сотканный из наплывающих отовсюду волн красного тумана и его собственного внутреннего дурмана контур, который он в диком порыве обнажил, сорвав простыню… и тут же почувствовал, как мелко задрожали его колени… Красавица приподнялась на локте, потянулась к нему, словно уже не видя, лицо ее исказилось, закушенная нижняя губа медленно высвобождалась, растягиваясь в отстраненной улыбке. Сергей почувствовал, как горячая волна поднялась в нем, обжигая и освобождая его…
Все на самом деле было так просто…
Лена медленно, словно в забытье, нахмурилась, тонкая морщинка пересекла брови, недоуменно, сердито нашла Сергея взглядом.
— Иди же! — почти злобно приказала она.
Прикосновение к ней стало сигналом… контактный запал, приводящий к взрыву. Сергей взорвался, и та его часть, которая (как ему казалось) оставалась отстраненным наблюдателем, была немедленно сожжена, уничтожена в вихре… Руки… торопливо отброшенная одежда, растаявшая иллюзия ее платья, ногти, рассекающие кожу его спины… все это не кончалось, не могло кончиться, сгорало в потоке времени, объятий, поцелуев… и только фрагменты, будто оконца в темнице безумия, на секунду — ее лицо, в смертельном обмороке невыносимого наслаждения, дало ему передышку, словно зверю, застигнутому за убийством… Ненадолго, пальцы ее жили сами по себе — трогали, касались, ласкали… столь мучительно, столь болезненно, столь совершенно, что к нему вернулась способность отстраненного анализа, и он молчаливо соглашался с ненужностью самолюбия, стыда, гордости — всех этих пустых напластований глупой цивилизованности… Пусть она касается его вновь и вновь, пусть его корчит, словно издыхающую тварь, пусть изгибает в судорогах… О! Она не давала ему покоя, держа в страшном напряжении. Он видел ее глаза… Отпускала лишь тогда, когда он уже соглашался умереть, высвобождала, чтобы самой умирать, содрогаясь в мучительных конвульсиях и… уходила, запрокинув прекрасное, ангельское лицо… Лишь под утро, когда он уже ничего не осознавал, она позволила ему… Пробежалась пронзительными пальцами…
Сергей словно умер…
Когда он проснулся, уже занимался рассвет. В спальне не было одной стены, и прямо в комнате начинался галечный пляж. В сотне метров тихо накатывались волны моря, а сбоку, из-за вершин невысоких гор, показывался краешек солнца. Косые желтые и алые лучи висели в хрустальном воздухе едва рожденного дня, неровно пятная маслянистую воду, верхушки деревьев ближней рощи и детское лицо спящей рядом женщины. Свежий бриз под утро успел выстудить комнату, пахло водорослями, рыбой и утром…
Сергей подошел к гальке, ступил на округлые камешки и прошел всего несколько метров, пока не наткнулся на невидимую преграду — дальше шло изображение. Рядом, заставив его вздрогнуть, пролетела крупная птица, похожая на чайку. Лицо обдало ветром от крыльев, хотя он не был уверен, что птица ненастоящая.
Сергей не представлял, что кто-то может жить в такой роскоши.
Он быстро и бесшумно оделся, вышел из комнаты и пошел по пустым, просторным залам, где тоже попадались прозрачные стены. — Моря здесь уже не встретил, зато были лес и дикая степь, и везде всходило солнце, обновляя утренний воздух светом и теплом нового дня.
У выхода пришлось объяснять маске на стене, что он намеревается покинуть этот дом и почему желает это сделать. Из-за технического казуса (а возможно, вследствие извращения быстротекущей моды) маска стража была вдавленной в стену, поэтому губы у настенного лица, казалось, обращались к кому-то в глубине, а не к Сергею. Это было странно и неприятно. Дверь открылась только после того, как Волков назвал свой личный номер.
На улице, через некоторое время, рядом с ним остановилась черная литая машина, оказавшаяся полицейским экипажем, взмахнула крылом дверцы, и Сергею было приказано влезать внутрь машины. Вчерашнее происшествие, разумеется, не было просто дурным сном — на что Сергей втайне надеялся.
Изнутри машины все было прозрачным. Как вчера в модуле. Даже кресла. Поэтому казалось, что шестеро людей в неудобной, полусогнутой позе просто рассекают низкие облака, следуя одним им ведомым маршрутом.
Сергей тут же вспомнил, что снаружи машина казалось обычной и внутрь салона заглянуть никак нельзя.
Автомобиль резко нырнул на крышу одного из прямоугольных, подпирающих небо громадин и тут же утонул внутри. —Через несколько секунд грузовой лифт доставил их к месту назначения, где полицейская машина всполошенно взмахнула крыльями дверок, и они вышли с обеих сторон.
Сергея немедленно и грубо обыскали. В одном из карманов нашли карточку идентификации, которую он вчера предъявлял полицейскому. Кто-то громко прочел имя: Орлов Николай Иванович. Еще кто-то сверил изображение с его лицом. Слух о нем немедленно прошел по гнусному зданию, и, пока его вели по коридорам, их сопровождал шепот: Орлов!.. Николай Орлов!.. Орлов!..
Они проходили по коридору мимо множества открытых взору залов, где кишмя кишело полицейской братии. Все толкались, беседовали, жужжали, словно насекомые. Высоко над головой плыли блуждающие светильники, похожие на мерцающие облака, а иногда — на многогранные хрустальные глыбы.
Слава богу, слух о нем раздвигал толпу, и им не приходилось протискиваться.
В кабинете, куда Сергея ввели, к удивлению своему, он обнаружил давешнего громилу из космопорта, которого он мимоходом смел вместе с ищейками. Правая сторона лица его была заметно припухшей. Громила оказался лейтенантом, и фамилия его, фатальным образом повлияв на судьбу, прекрасно вписывалась в сферу его профессиональных обязанностей. Звали лейтенанта Павел Григорьевич Стражников.
Инструкция, видимо, приписывала придерживаться придуманного генералами этикета общения с задержанным, поэтому все шесть легавых дружно представились. Первым назвался майор, возглавляющий всю банду и, кроме того, отдел по особо опасным преступлениям: Михайлов Виктор Александрович.