– Мастер сержант! Разрешите обратиться?
– Чего тебе? В туалет захотел?
– Нет. То есть да, но не в этом дело. Генрик, а ведь шмелей-то мы не нашли.
Он остановился. Повернулся к Филиппу и открыл рот. Не сказав ни слова, закрыл и поджал губы. Сел на камешек и похлопал ладонью рядом. Филипп не заставил себя ждать.
– Шмели оборудованы самоликвидаторами, – сказал Саркисян задумчиво, – так же как и любое другое сложное оборудование Братьев, имеющее хотя бы незначительный шанс попасть не в те руки. Они, понятно, сгорели без следа, вот мы их и не нашли. Проблема в другом: что их заставило привести заряды в действие? Не столкновение же с прозрачной стенкой?! И хонсакам их не взять, это уже проверено. Что мы с тобой проглядели, а, Капрал?
– Или кого, – уточнил Филипп. – Гена, а ведь оно могло и нас изловить. Ети его мать, Гена, оно же, наверное, всю дорогу по пещере за нами кралось! Ползло, облизывалось и думало: Вон того, толстенького, усатенького сержанта я на первое сожру, а того вон дьявольски красивого, идеально сложенного рядового – на второе!
– Смейся, смейся! Посмотрю, что ты запоешь, когда мы обратно возвращаться будем, – проскрипел Генрик. – Красивенький!… Ладно, идем дальше, с пожирателями роботов потом разбираться будем.
Далеко уйти им не довелось. Скоро смородиновые кусты стали мельчать, а сосны и вовсе попадаться перестали, и перед ними открылся дивный вид на лагерь хонсаков.
Располагался он в самом центре не слишком крупного и не слишком древнего метеоритного кратера. Время еще не успело сгладить вывороченные колоссальным взрывом стенки, и они громоздились неровным кольцевым гребнем, окружая расчищенную и выровненную площадку размером с хороший стадион. И обнесена она была высокой оградой, перевитой самой настоящей колючей проволокой – с частыми, длинными, трехрогими шипами. И понятно было, для кого эта проволока натянута, потому что лагерь был наполнен преимущественно не хонсаками, а человекообразными: худенькими, чернолицыми людьми, одетыми в однообразные синие балахоны, перепоясанные яркими канареечно-желтыми ремешками.
Слева дымили двумя высокими трубами приземистые, фабричного вида строения – каменные, с широкими, окрашенными в серый цвет воротами. Из распахнутых этих ворот выползал чумазый паровозик, тянущий за собой несколько небольших платформ, заваленных мотками свеженькой колючки.
В дальнем от легионеров конце лагеря парили грязно-зеленые лужи (вероятно, страшные ферментационные баки), вокруг которых прохаживались неторопливо человечки – повара с лицами, обмотанными синими же тряпками. И никто, между прочим, их не погонял, и никто за ними не присматривал.
Участок между заводиком и кухней заполняли аккуратные рубленые избушки. Крыши домов были покрыты, кажется, железом, а в длинных и узких прямоугольных окнах, прорезанных наискосок, по диагонали, поблескивали стекла.
Центральную часть лагеря украшало большое горбатое строение, несколько похожее на вылезший из земли могучий древесный корень. Вероятно, искомый штаб хонсаков. Возле штаба грелось на солнышке штук пять розовых ракообразных тварей, активно размахивающих усами, среди которых затесался почему-то и один синий человек.
Вся правая половина лагеря оставалась девственно голой. На ней тренировались в боевом искусстве членистоногие солдаты: закапывались, подымая тучи пыли, в каменистый грунт; потом резко, как подброшенные мощной пружиной, взмывали в воздух и, пробежав десяток метров, стреляли из своих грохочущих пищалей по ростовым мишеням. Мишени довольно примитивно изображали легионеров с угрожающе растопыренными руками и большущими круглыми головами.
Действовали хонсаки, надо признать, великолепно! Видимо, бойцы представляли собой отборную гвардию. Охрана ставки, как-никак.
А вот душераздирающих картин вроде расчлененных трупов или крестов, украшенных распятыми рабами, не наблюдалось, и Филиппу вдруг пришла в голову крамольная мысль: что, если хонсаки вовсе не поработители, а союзники синих балахонов? И настолько эта мысль показалась ему здравой, что не стал он пока выставлять ее на плебисцит, а запомнил и припрятал в укромный уголок мозга – к лежащей уже там стопочке компромата на Больших Братьев. До поры, опять же, до времени.
– Да у них тут прямо братство народов какое-то! – озвучил его тайные измышления умненький Гена. – Что же это творится-то, товарищи? А где же немилосердный геноцид?
– Ну, ты об этом не меня спрашивай, – отозвался Филипп и замолчал.
Сколько можно этого упертого армянина к работе собственной башкой подталкивать? Пускай сам попрактикуется.
Не дождавшись ответа, Генрик взялся за то, ради чего, собственно, легионеры и пробирались за тридевять земель. Выворотил он из земли камешек, высыпал в ямку оставшиеся вешки, а потом тщательно приладил камень на место. Извлек из набедренного кармана маяк, замаскированный под кривой невзрачный сучок, и сунул в глубину смородинового куста. Придирчиво оглядел тайник и остался, должно быть, доволен своей работой, так как крякнул одобрительно и, извиваясь ужом, пополз назад.
Пополз и Филипп.
* * *
Обратно они двигались быстро, и времени на обдумывание увиденного не было: приходилось под ноги поглядывать да по сторонам. Остановились только перед голым пятачком, что лежал возле входа в бутыль.
– Опять девчонку первую запустим? – спросил Филипп.
Саркисян, видимо, принял решение заранее, потому что, не колеблясь ни секунды, сказал:
– Нет, на этот раз я сам пойду. А ты прикрывай.
Он рывком преодолел опасный участок, влетел в пещеру и упал на поблескивающий пол. Филипп выждал пару минут и побежал. Бежал, а в голове билась недобрая мысль: Ох и врежусь я сейчас в стенку-невидимку! Да лбом! Звону будет…
Удивительное дело, не врезался!
– Поищем Шмелей? – спросил он, ободренный неожиданным везением.
– Некогда, – заспешил вдруг Генрик. – Будем считать, что их птички склевали.
Каких он имел в виду птичек, Филипп не понял. В пещере и плесени-то не водилось.
Но спорить с командиром по уставу не положено, и он с легкой душой подчинился. В принципе, они свое дело сделали, тропинку проторили, а уж остальное их не касалось. Да и страшновато Филиппу что-то стало под сенью бутылочных сводов. Вспомнилось им же неуместно рассказанное стихотворение про таракана, который вылезти не смог.
Он нашарил языком горошину микрофона (она же – пускач самоликвидатора), подтянул поближе к губам и предложил:
– Тогда ходу?!
– Ходу! – отозвался бравый мастер сержант, и они припустили!
Дали настоящего стрекача, чего уж там скрывать.
* * *
Уже в овраге, когда показалась смоляная капля горловины канала, Филиппу пришла в голову отличная идея.
– Погоди-ка, – попросил он Генрика. – Можно, я травки нарву?