Рыбка в реке не перевелась, на самодельную удочку ловилась большая и очень большая, так что проблем с питанием, пусть и однообразным, не предвиделось.
Копал да строил я споро, прихватывая не только светлого времени, но и темноты, и за две с половиной недели управился. Потолок и стены своего жилища я сделал композитными: основу составляли обломки братской белой дороги, закрепленные кольями и распорками, изнутри шел ряд фашин из веток, снаружи все было засыпано землей и утрамбовано. На пол пошел настил из толстого слоя березового лапника (Господи, березовый лапник – абракадабра какая!) и сухой мох. Дверь я смастерил приставную – из жердочек и бересты. Окопался кольцевой канавкой.
Первый же дождь показал мне, что все сделано правильно – в землянке, несмотря на обилие падающей с небес влаги, оставалось сухо. Было в ней, понятно, темновато, но окошко я посчитал излишней роскошью, к тому же трудно осуществимой материально, и отложил его прорубание до лучших времен. Верный спальник, который так и не сумели разодрать инверсанты-психопаты из Файра (хотя, очевидно, пытались), готов был обогреть меня в любую стужу, и я посчитал, что с подготовкой к зимовке покончено.
Можно было приступать к замаливанию грехов.
Ан нет, не получалось. Хоть ты тресни. Все эти земные поклоны, коленопреклонения и взывания к милости невидимого сверхсущества казались мне смешными и даже постыдными.
Обломался я с покаянием.
Скит прекратил существование, так и не открывшись…
* * *
Зима подобралась почти незаметно и была мягка, как пушистый котенок. Температура держалась около нуля, подмораживало как раз настолько, чтобы не таял снег. Река обмерзла только вдоль берегов – хрупким и прозрачным фиолетовым ледком. Рыба клевала плохо, должно быть, ушла в глубину; каждая рыболовная вылазка на край припая грозила холодным купанием, следовательно – пневмонией. Пневмония была мне ни к чему, и я забросил удочку до лучших времен.
Курицевороны подались к югу.
Я почти голодал.
Спас меня, ценою собственной жизни, упитанный кабанчик, случайно забредший на подконтрольную мне территорию. Впрочем, он был уже довольно серьезно поранен каким-то хищником, так что не исключаю, что мой выстрел из штуцера просто прервал его мучения. Некоторое время я держал избушку на клюшке и даже не спал ночами, ожидая явления охотника на кабанов за своей долей мяса. Но не то его что-то отвлекло, не то он сам поплатился жизнью за пристрастие к свинине (видели бы вы кабаньи клыки! – бивни, да и только), однако он не пришел. Не очень-то я и расстроился.
И все-таки мне было трудно. Одиноко. Пусто. Словом не с кем переброситься.
Выручила дурман-трава. Высокие, легко узнаваемые стебли нагло торчали из снега, и мне не составило труда запастись ею впрок. Впрочем, наркотического привыкания к ней не обнаружилось, даже слабого; более того, пищеварительный тракт, бурно отвергавший первые опыты с галлюциногеном, смирился и уже не мучил меня тяжелыми расстройствами. Я понимал, конечно, что беседую сам с собой, ни с кем более, но иллюзия присутствия эфирных гостей была настолько полной, что я махнул рукой на очевидную шизоидность своего поведения и прибегал к дурману все чаще. Гости же вели себя пристойно, являлись малыми компаниями, в душу больше не лезли, и мы беседовали на отвлеченные темы.
Иногда я медитировал, глядя на капельку света, почти незаметно пульсирующую в глубине приклада карабина. Иногда писал стихи, столь же непотребные, как раньше. (Перечеркнула ночная птица крылом луну. Уже двенадцать, а мне не спится. Пойду, вздрочну…) Иногда бродил по окрестностям, стараясь не удаляться далеко. Свиная туша, хоть и подвешенная к кроне дерева на высоте трех метров, вполне способна привлечь незваных нахлебников.
Время утекало. Что дальше? Думать об этом не хотелось. Наверное, я просто боялся.
* * *
Мне снился дом. Живой веселый Генрик катал смеющуюся племяшку мою Машеньку на плечах, отец колол дрова, а мама кормила хлебом Жданку, отгоняя желтым вафельным полотенцем мух и слепней, стремящихся попить коровьей кровушки. От коровы вкусно пахло парным молоком.
Окно дома было распахнуто, на подоконнике стояли магнитофонные колонки, и звенела напористо, сбиваясь временами, гитара; хрипловатый, не слишком красивый и не совсем музыкальный, но невыразимо славный голос пел…
По дороге разочарований снова, очарованный, пройду…
Я проснулся в слезах.
Песня продолжала звучать. Этого не могло быть. Я выскочил, как ошпаренный, под морозное синее небо.
…поутру, дорогой откровений, – там, где ветер яростен и свеж…
Музыка доносилась со стороны реки.
Я помчался на звук.
Посреди заснеженного пляжа стоял до боли знакомый облезлый УАЗ с закрашенными белой краской стеклами. Из распахнутой кабины торчали длинные ноги Паоло и вырывался насмешливый голос бессменного солиста Воскресения:
В лад весне и с осенью в ладу,
В зыбкий час назначенных свиданий,
Снова, очарованный, пойду
По дороге разочарований.
Сно-ова, очарованный, пойду
По дороге разочарований…
Рядом с машиной стоял он, первопричина всех моих бед и несчастий, знающий меня едва ли не лучше, чем я знаю себя сам; он, любитель неожиданностей и сюрпризов, красавец мужчина, блестящий джентльмен и тонкий остряк. Большой Брат, наконец.
Проводник мой по дороге разочарований.
Игорь Игоревич собственной персоной.
На нем был шикарный долгополый серо-стальной плащ, такого же цвета шляпа с широкими полями, отглаженные черные брюки и сверкающие лаковые штиблеты. В отведенной руке дымилась неизменная кубинская сигара. Он широко улыбался.
Он еще не знал, что он уже – покойник.
Я согнул руку в запястье.
Щелкнула взведенная пружина. Рычаги мягко сместились. Рэндал напрягся внутри своих ножен в ожидании скорой работы.
Пришла пора сойти с дороги разочарований…
Я сжал зубы и шагнул вперед…
Товарных размеров (длина 10см) раки достигают примерно за два года. При необходимости раков можно дорастить до очень крупных размеров, но они не так вкусны, как 10-сантиметровые.
В. Динец, Е. Ротшильд, Энциклопедия природы России
Щелк! Устрашающе зазубренная клешня сомкнулась в непосредственной близости от Филиппова носа. Он отдернулся, но потом рассмеялся и погрозил владельцу клешни пальцем. Тот заворочался, поднимая быстро оседающую муть, и с достоинством побрел прочь, быстро переставляя суставчатые ножки.
– Нравится? – пропел приятный голос.
– Красивый зверек, – согласился Филипп, оборачиваясь.
Рядом с ним стояла тоненькая девушка в строгом деловом костюме. Несмотря на излишнюю, по мнению Филиппа, официальность одежды, девушка была очаровательна. Филипп повел плечами и тряхнул головой, поправляя волосы. Он широко улыбнулся. Он приосанился и надул грудь. Он скосил глаза на пол, примеряясь, удастся ли пасть на колено в случае чего. Пол был чистым.