Джоанна, в свою очередь, тоже подсыпала соли на его раны.
— Ты силен. Ты в хорошей форме. Ты не полный кретин, можно даже сказать, почти умный. Но раззява. Единственно, за что хвалю тебя, так это за то, что ты не сдаешься. Я уже совсем собралась было объявить твою машину «взорванной», когда ты пошел на крайний шаг. Я восхищена твоей яростью, но это ярость азартного дурака. Когда-нибудь ты ПРОИГРАЕШЬ. Тебе не стать настоящим воином, так что лучше заранее приготовься к этому. Ладно. Я вижу по твоим глазам, что ты вот-вот взорвешься. Брось. Пошли лучше в постель. Ты выместишь на мне свою ярость, я на тебе свою.
— А ты-то с чего разъярилась? — буркнул Эйден. — Ты же была сегодня среди наблюдателей. (Вот уже несколько месяцев" как он обращался к Джоанне на «ты», когда они были вдвоем.)
— Птенчик! Моя ярость всегда со мной. Эйден последовал ее совету, и это помогло. Их совокупление напоминало жестокую схватку. Зато потом он обнаружил, что ярость ушла. Эйдену было хорошо и покойно.
Еще с тех времен, когда он сам был кадетом на Железной Твердыне, командир Тер Рошах начал вести дневник.
"Бывают моменты, — писал он, — когда безнадежная усталость охватывает тебя, а в мозг вползает серая и тоскливая скука. Именно тогда я начинаю думать, что старость — самое худшее, что может поджидать воина. То, что ты стар, но по-прежнему жив, с одной стороны, вызывает почтение, ибо служит самым убедительным доказательством твоего боевого мастерства и заставляет предполагать, что за твоими плечами немало выигранных сражений. С другой стороны, сам ты явственно видишь суетность всего. Твоя жизнь сведена к маленькому кусочку металла, что болтается на груди, — знаку, что твое время уже миновало. И единственное, чем ты можешь по-настоящему послужить своему Клану, — предложить себя в качестве пушечного мяса, если надо сломить оборону очередного врага, загнанного в угол.
Может быть, для меня это было бы лучшим выходом. Тем не менее я здесь, на Железной Твердыне. Что-то во мне противилось тому, чтобы просто так взять и расстаться с жизнью. Внутренняя гордость. Ведь не для того же я столь многое сделал, чтобы преуспеть? И преуспел, теперь я могу себя с этим поздравить. А последнюю службу Клану я еще сумею, как мне кажется, сослужить. Я могу быть полезен. У меня большой опыт, и я могу поделиться им с молодыми. Я могу научить их воевать и выживать. Даже это последнее пополнение. Я смотрю на них и удивляюсь: как можно быть такими? Впрочем, может быть, именно таким и я был когда-то? Мне трудно их судить. Ведь это всего лишь вторая моя группа. Подозреваю, что и та, первая, на данном этапе была точно такой же — желторотые неоперившиеся юнцы. Не помню.
Все-таки распоряжаться судьбой дюжины сибов — это страшная ответственность. Порой я предпочел бы быть простым офицером-инструктором, Сокольничим, ведь вся его задача сводится к обучению группы, которая постепенно становится все меньше и меньше. Три года — достаточный срок, чтобы увидеть, как сиб превращается в воина. Некоторые считают, что три года это слишком много, следовало бы просто брать юнцов и сразу сажать в боевые машины, давая лишь минимум необходимых знаний и навыков. Это якобы позволит Клану быстро увеличить численность вооруженных сил и решить извечную проблему нехватки кадров. Лично я с этим не согласен. Еще Керенский предупреждал нас, что нельзя воевать расточительно. Иначе зараза расточительности не замедлит распространиться по всей структуре общества. Именно это привело триста лет тому назад к краху Звездной Лиги, концу золотого века в истории человечества и в результате к созданию Кланов. Ускоренная подготовка воинов есть форма расточительности. Единственно, к чему она приведет, — к ослаблению боевого духа. В конечном счете она навсегда поставит крест на возможности достижения цели, ради которой были созданы Кланы.
Так или иначе, но я здесь. Вместе с юнцами, которых должен обучать. И с этой чертовкой. Сокольничим Джоанной. Ее вызывающее поведение, взгляды, которыми она награждает, — все в ней указывает на то, что меня она воспринимает как престарелого вояку, сплошь покрытого шрамами, морщинами и орденами, но так и не поумневшего. Я знаю, Джоанна не согласна ни с чем, что исходит от меня. Даже когда она молчит, от ее молчания так и веет несогласием. В своем гневе и высокомерии она неподражаема. Ни в ком из воинов я никогда не встречал ничего подобного. За исключением, быть может, Рамона Маттлова.
Джоанна на Железной Твердыне не навечно. Со временем она вернется в строй. Думаю, ее это порадует. Джоанне так не терпится завоевать Родовое Имя, что она готова на все. И я уверен, она его завоюет. Но до поры до времени ей придется оставаться здесь. Ее назначение в учебно-тренировочный лагерь — наказание. Следовательно, главная задача Джоанны здесь — примерным поведением и трудом загладить свою вину. Не знаю причин, по которым Джоанна оказалась здесь, я ни разу не заглядывал в ее личное дело — мне это неинтересно, — но я могу со всей ответственностью заявить, что в чем бы ни заключался ее проступок, своей отличной службой Джоанна завоевала право на возвращение в строй. Никогда ни один офицер не заслуживал от меня таких положительных отзывов, как Сокольничий Джоанна. Все время, за исключением одного глупого случая с убийством Сокольничего Эллиса, когда Джоанна поддалась эмоциям, ее служба была безупречной. Кроме того, в поединке с Эллисом она победила, что в высших инстанциях будет учитываться в первую очередь. Клану нужны такие воины, как Джоанна, и высшее командование это отлично понимает.
Жаль, конечно, что она уйдет из моей команды. Если не брать в расчет ее жесткость, особенно в обращении с кадетами, лучшего инструктора, чем она, я на своем веку не видел. Джоанна и в самом деле ненавидит своих подопечных. Это не поза, не напускная злобность, к которой иногда прибегают инструкторы якобы для пользы дела. Джоанна, сама высочайший профессионал, требует того же и от группы, заставляя сибов выкладываться до конца. И что хуже всего — она ненавидит в этом лагере ВСЕ и свою злость вымещает на всех подряд.
Я никогда не считал секс запретной темой для обсуждения. Я согласен, что секс в жизни воина не играет сколько-нибудь значительной роли. Если бы существовали препараты, полностью подавляющие половое влечение, я с готовностью рекомендовал бы их для наших воинов. Какая нам, воинам, польза в потребности к совокуплению? К продолжению рода это не имеет отношения. Если и родится у воина вольнорожденный ребенок, то ему никогда не войти в нашу касту. И, будучи физически более здоровым (хорошие гены отца), в отличие от прочих вольнорожденных сверстников, он всегда будет чувствовать себя изгоем. Спрашивается, кому от этого польза? Никому. Тогда зачем нам секс? Генетические программы, поддерживающие нашу касту, дают куда лучшие результаты, нежели воспроизведение рода естественным путем. Мы не можем ждать милостей от природы — так говорил еще Керенский.
С другой стороны, когда я был молод и агрессивен, я ни на миг не был свободен от зова плоти. Даже сейчас, в моем-то возрасте, нет-нет да и случаются моменты, когда появляется искушение воспользоваться моей привилегией и вызвать к себе кого-нибудь из подчиненных. Вызвать и удовлетворить желание. Молча. А иногда, когда я нахожусь в особенно скверном настроении, даже возникает соблазн позвать к себе Джоанну. Впрочем, полагаю, этого никогда не случится. Я не хотел бы с ней совокупляться.