Но меня все еще что-то беспокоило. Весь разговор Бернара с Жюлем носил какой-то странный отпечаток искусственности; неестественно и фальшиво было то, что Бернар встал на мою защиту, неестественным и фальшивым был его тон, его медленные, тщательно обдуманные ответы.
Я лежала тихо, наслаждаясь покоем и тишиной, царящей в лесу Дьедонне; снаружи, на вершине сосны, мирно ворковал голубь; кровь, лихорадочно бурлившая у меня в жилах, потекла в своем нормальном ритме. Филипп снова пошевельнулся, сказал: «Мадемуазель?..» — и снова погрузился в сон. Я слегка улыбнулась, с чувством облегчения подумав о том, что он спал во время визита Бернара: если бы он пробормотал это тогда, Бернар наверняка бы его услышал. Ведь он стоял прямо под нами, а Жюль — поодаль, у самых дверей.
Вспомнив это, я рывком поднялась в темноте, губы внезапно пересохли, а сердце вновь лихорадочно забилось.
Бернар слышал, как пошевельнулся Филипп. Конечно, слышал.
Бернар знал, что мы здесь.
Так вот в чем дело! Ничто другое не могло объяснить этот странный разговор. Неудивительно, что он показался мне фальшивым. Неудивительно, что я едва не приняла злейшего врага за друга.
Бернар знал. Но он не хотел обнаружить это в присутствии Жюля. Вот почему он не поднялся на чердак, хотя уже ступил на лестницу, — его прервали! Вот почему он притворился, что не заметил шороха, который услышал Жюль; вот почему он пытался как можно скорее спровадить Жюля и остаться для того, чтобы «запереть дверь»!
Это очень хорошо объясняло, почему он так расписывал впечатление, которое произвело в замке Вальми наше бегство. Что бы ни случилось наутро, ему следовало оправдать свое присутствие в лесу Дьедонне. Самое простое и безопасное было сказать полуправду. Зная, что я нахожусь очень близко, Бернар должен был исполнять свою роль с большой осторожностью. Я слышала его — он это знал, — и ему не хотелось спугнуть добычу раньше времени... он дожидался случая вернуться без спутников.
И он обязательно вернется. Едва подумав об этом, я быстро вылезла из-под груды одеял и бесшумно проползла к люку. Я слышала, как Жюль спускается по просеке, как замирает его голос, но не хотела рисковать. Бернар мог сделать вид, что уходит, вернуться, закрыть дверь и выжидать. Я легла на пол у самого люка и стала тихонько приподнимать крышку так, чтобы между ней и полом образовалась еле заметная щель. Напрягая зрение, я посмотрела вниз. В свете, проходящем сквозь плохо пригнанные ставни, было видно — комната пуста.
Я бросилась к Филиппу, но, вытянув руку, чтобы разбудить его, остановилась: надо было немного успокоиться. Встав на колени рядом со спящим ребенком, я крепко сжала руки и закрыла глаза. Нельзя будить ребенка в таком состоянии. Я должна снова взять себя в руки. Должна. Дав себе на это двадцать секунд, я стала их медленно отсчитывать.
Бернар обязательно вернется. Отвезет Жюля домой, постарается, чтобы люди увидели, как он возвращается в Вальми, а затем уж явится сюда. Он попытается сделать это как можно раньше, потому что ночь почти прошла, и у них осталась только эта ночь и еще один день.
Мне не хотелось долго размышлять — лучше просто дрожать от страха. Я не представляла, как де Вальми думают осуществить свой план, но в моем тогдашнем состоянии казалось — все возможно в этой темной хижине, в глухом лесу на вершине горы. Я стояла на коленях и заставляла себя считать. Наверное, это были худшие двадцать секунд в моей жизни. Овладевший мной ужас создавал в мозгу фантастические образы... мне казалось, что Князь Тьмы наблюдает за нами из ярко освещенного окна, находящегося по крайней мере на расстоянии мили, нащупывает нас, сидя в своем кресле, с помощью какого-то страшного радара, который следил за нами, когда мы пробирались через лес... Я отогнала эту безумную мысль, но образ стоял перед глазами: Леон де Вальми, превратившийся в бесформенную гигантскую тень, тянулся к нам и доставал нас, где бы мы ни находились. Почему я вообразила, что не боюсь его? Перед ним мог устоять только один человек...
Слезы текли у меня по щекам. Я нагнулась к Филиппу, чтобы разбудить его.
О Сэмми, Сэмми, почему не было алиби?
Диккенс. Посмертные записки Пиквикского клуба. [19]
Он проснулся сразу же:
— Мадемуазель? Уже утро?
— Да. Просыпайся, цыпленок. Надо идти.
— Ладно. Вы плакали, мадемуазель?
— О господи, нет! Почему ты так думаешь?
— Что-то упало на меня. Мокрое.
— Это роса, малыш. Крыша протекает. А теперь вставай.
Он быстро вскочил, и очень скоро мы были внизу. Филипп зашнуровывал ботинки, в то время как я совершала налет на запасы Уильяма Блейка.
— Печенье, — весело сказала я, и масло, и... да, коробка сардин. А я принесла бисквит и шоколадки. Мы с тобой богачи! Ну и запасы у этого человека!
Филипп улыбнулся. Сегодня утром он казался свежее, хотя в сером свете, просачивающемся сквозь ставни, лицо его выглядело все еще бледным. Бог знает, как выглядела я. Мне казалось, что я превратилась в зомби.
— Можно затопить печку, мадемуазель?
— Боюсь, что нет. Нам лучше не ждать здесь мсье Блейка. Слишком много народу в лесу. Лучше пойдем.
— Куда? В Субиру? Он там?
— Да, но мы не пойдем в Субиру. Думаю, мы направимся прямо в Тонон.
— Сейчас?
— Да.
— Без завтрака?
Он был явно расстроен, и я тоже. В шкафу стояла банка кофе, и печка была еще горячая. Я бы многое отдала за чашку кофе. Многое, но не жизнь.
— Когда взойдет солнце, — сказала я, — мы найдем где-нибудь подходящее место и там позавтракаем. Вот, положи себе это в карман. — Я быстро огляделась. — Ну ладно, пойдем. Сначала убедимся в том, что поблизости никого нет, хорошо? Подойди к этому окну... только осторожно.
Мы как можно осторожнее разведали окрестности, выглядывая из окон. Но среди деревьев мог спрятаться кто угодно, наблюдая за нами и ожидая удобного момента. Если Бернар отвез Жюля в Субиру, он еще не мог возвратиться, но я все же со страхом вглядывалась в темные ряды деревьев. Все тихо. Надо рискнуть.
Хуже всего был тот момент, когда мы выходили из хижины. Положив руку на задвижку, я посмотрела на Филиппа:
— Помнишь просеку, по которой мы поднялись сюда? Она совсем близко, за первым рядом деревьев. Мы должны идти так, чтобы нас не было видно из Вальми, — сбоку, в тени, и держаться этой стороны, пока не перевалим через вершину. Это недалеко. Понял?
Он кивнул.
— Когда я открою дверь, сразу же выходи. Не жди меня. Не оглядывайся. Поверни налево, вот сюда, вверх, и беги как можно быстрее. Ни за что не останавливайся.