– Конечно, не понимаю. Куда мне.

За пологом шатра шел дождь, один из тех осенних, долгих, которые наводили тоску, выматывали душу и порождали странные мысли. В них не оставалось места для войны, зато был овраг, полный осклизлых отяжелевших листьев, и скрытая под ними могила.

Найти бы.

Овраг недалеко, а в сундуке Янгара лежат сапожки из красной мягкой кожи и каблуками посеребренными, со звонкими подковками.

Спросить про могилу? Кейсо вновь глянет с жалостью и отговаривать будет.

Но ведь овраг недалеко.

А Олли Ину остался.

Он был рабом, но относились к нему как к гостю. И Кейсо взял за обыкновение пропадать в синем шатре, проводя с Олли многие часы. Это было похоже на предательство и несказанно злило Янгара, до огненных мошек перед глазами, до бешенства, подступающего к горлу, и желания убить. Пожалуй, хорошая битва помогла бы избавиться от ярости, но осенние ливни приглушили пламя вражды. Отступил Тридуба к Лисьему логу, уводя остатки своих людей. Янгар же, вместо того чтобы двинуться по следу, ждал.

Чего?

Он сам не знал.

Война эта вдруг показалась ненужной, лишенной всякого смысла. И медлил Янгар. И все чаще, пытаясь сбежать от самого себя, уходил в лес.

К оврагу, ныне заполненному гнилыми листьями.

Водой.

И памятью.

Он пытался найти могилу, однако не преуспел. Переломив себя, Янгар готов был задать вопрос Кейсо, но заглянул в глаза и промолчал. Так ли важно, где лежит тело, если душа уже давным-давно пересекла порог? Надо было отпустить ее, но…

В овраге Янгару становилось легче.

Глава 19
Маленькая медведица

В тот день, когда Янгар меня спас, шел дождь.

Вообще дожди зарядили давно, наполнив некогда столь уютный лес сыростью. Вода смешала запахи и намочила листвяные ковры.

Лес засыпал.

И, прежде такой уютный, стал чужим.

Серое небо лежало на пиках ветвей. Пил влагу лесной мох. И каждый шаг мой отзывался всхлипом, словно бы лесу тяжело было держать мое неуклюжее медвежье тело. А человеку в нем вовсе не было места. Пусть холода я не ощущала, да и болезни людские были мне не страшны, но чем дольше пребывала я в медвежьем обличье, тем более неуклюжим и слабым казалось собственное тело.

Ветви цеплялись за волосы. Острые сучья норовили разодрать кожу, старая паутина липла к ней, точно желала поймать. Лишь Горелая башня была рада мне-человеку.

Осенний лес желал видеть медведицу.

Как я вышла к оврагу?

Не помню.

Просто шла, перебираясь с тропы на тропу, пытаясь справиться с одиночеством, которое стало совершенно невыносимым, и слушала жалобы ветра. Ему тоже было холодно и мокро.

Я не сразу узнала место.

Овраг. Черно-бурый покров гнилых листьев. Ручей, разбухший от осенних дождей, грязный. Корни деревьев торчат из глиняных стен. Вода устремляется вниз, вырезая на мягкой плоти земли узоры.

Я не собиралась спускаться и оставаться надолго.

Я уже развернулась, чтобы уйти, когда раздался лязг. А в следующий миг я заревела от внезапной боли. Железные зубы вонзились в мою лапу, пробив и мокрую шерсть, и кожу. Я рванулась, поднялась на дыбы, пытаясь стряхнуть капкан, но струна цепи прочно привязала его к старому дубу.

Холодное железо не собиралось отпускать добычу.

Я металась, дергалась, пыталась добраться второю лапой до скрытой пружины или хотя бы расшатать цепь. Но металл лишь крепче впивался в плоть.

И цепь держала прочно.

От обиды и боли мне хотелось плакать.

А потом я увидела Янгара.

Он шел по краю оврага, ступая беззвучно, словно и не человек – призрак. Вода стерла и его запах. Вымокли черные косы, прилипли к спине. Пропиталась влагой одежда. И лишь острие копья в руке блестело ярко.

Заметив меня, Янгар остановился. Копье поднял.

Ударит?

Ударит. Мне ли сомневаться. Ближе только подойдет, чтобы наверняка.

И он шел. Я же наблюдала.

Шаг. И прогибается листвяной ковер, выпуская мутную влагу. Всхлипывает моховая подушка, попав под сапог. Оседают брызги грязи на черном сафьяне. Еще шаг. Полусогнутые колени. И рука поднимается для удара. Идет складками влажная кожа куртки, а с локтя бежит водяная дорожка.

И снова шаг. Ближе. Коса соскальзывает с плеча и переваливается, ложится на грудь широкой лентой. Янгар раздраженно отбрасывает ее назад.

Глаза его по-прежнему черны.

А на щеке свежая ссадина. Лес оставил?

Надо обернуться человеком.

…успеть до удара.

…сказать.

…что сказать?

Оборотня в живых не оставят.

Но Янгар, оборвав нить взгляда, вдруг опустил руку.

– Никогда не видел зеленоглазых медведей, – сказал он, и я заворчала, отползая под низкие ветви крушины. Лишенные листьев, они были плохим укрытием, да и цепь не отпустит далеко.

– Спокойно, девочка. – Янгар медленно наклонился и положил копье на листья.

Он не собирается бить?

– Ты еще маленькая, верно? И тебе больно. – Он говорил ласково. И приблизился еще на шаг. Теперь, пожалуй, я могла бы добраться до него.

Ударить.

Лапой по лицу. Наотмашь.

Плети у меня нет, но есть когти. И разве не справедливо ответить ударом на удар?

Я легла на листья и прижала уши. Шерсть на загривке поднималась дыбом, и рычание предупреждало Янгара: не подходи.

– Боль – это плохо. – Он опустился на колени. – Я знаю. Мне часто ее причиняли.

Он остался прежним.

И изменился.

– Когда больно, хочется отплатить тем же, не важно кому. Я платил.

Сняв с плеча сумку, Янгар вытащил кусок вяленого мяса и нож. Движения его были плавными, медленными. И я не сводила взгляда с его рук, а он – с меня.

Мы оба не верили друг другу.

Но почему он разговаривает, вместо того чтобы просто добить?

– В это время года медведи уже спят. – Янгар отрезал узкую полоску мяса и бросил мне. – Но с тобой что-то случилось?

Он спросил и сам себе ответил:

– Случилось. Ты очень… странная медведица.

Следующую полоску Янгар отправил в рот. И жевал с весьма сосредоточенным видом. Что он делает? Неужели полагает, будто зверя так легко приручить?

И, сама не зная зачем, я поддержала игру.