— Да, есть такой фильм, тысяча девятьсот восемьдесят первого года, про певичку кабаре. Но изначально «Лили Марлен» — это песня времен Первой мировой войны. Там рассказывается о девушке, которая встречается с солдатом. У них свидания под фонарем. Он уходит на фронт и клянется никогда ее не забывать. Что-то такое немецкое, ужасно сентиментальное… — пояснила Лиля. — А так, конечно, просто привязка к имени. Раз я Лиля, можно в Лили Марлен переделать. Тебя он, кстати, как-то за глаза назвал «наш Онегин».
— Лиля, ты и вправду не способна держать язык за зубами, все секреты готова выболтать! Ты опасная женщина, — засмеялся Евгений.
Кажется, она тоже ему нравилась — смотрел ласково, улыбался. От него шло тепло.
Хороший, очень хороший! — в восторге билось Лилино сердце. Но почему в восторге? А потому что мало нынче хороших, умных, интересных людей, которыми хочется восхищаться.
…Отдохнув, Лиля с Евгением отправились дальше, по набережной Москвы-реки, вдоль которой тянулась пешеходная зона, казалось, бесконечная — гулять и гулять еще, вместе с толпой других праздношатающихся, то и дело уворачиваясь от велосипедистов…
По дороге придумали, что у Паши должна быть невеста. Стриптизерша по профессии. Да, а что, ситуацию знакомства надо максимально усложнить!
Ведь ничего удивительного в том, что знакомятся два одиноких человека, нет. Познакомились, поженились, живут в счастье, радуются. Это прекрасная история для жизни, но никак не сюжет фильма. Потому что, глядя на экран, зритель должен волноваться за героев — ну как они, такие разные Он и Она, могут сойтись, полюбить друг друга? Нет, это невозможно! Или — возможно?.. И задача сценариста — максимально удивить зрителя.
Лиля с Павлом, в разговорах о своих героях наконец добрели до метро «Полянка» и там расстались.
Далее Лиля отправилась домой. Встретила дочь после школы, хотела в кои-то веки приготовить ужин к приходу мужа, Сергея, но тут коршуном налетела Раиса Петровна, и между женщинами завязался спор о том, что лучше — котлеты или салат…
Лиля всерьез собиралась выиграть спор (она была за салат, на ночь не стоит есть тяжелую пищу), но тут позвонила Вера с воплем: «Лилька, ты должна меня выслушать, это катастрофа!» — и Лиля сдала свои позиции. Котлеты так котлеты.
У подруги действительно разразилась катастрофа, как поняла Лиля из телефонного разговора.
Дело в том, что Вера обнаружила в телефоне Распопова, своего мужа, эсэмэски подозрительного содержания.
— Лиля, мы должны встретиться! — рыдала подруга. — У меня, кроме тебя, никого нет… И поговорить не с кем! Алешка не считается, я его своими проблемами не хочу грузить…
Алеша, сын Веры от первого брака, уже довольно взрослый молодой человек, жил отдельно от матери.
Пришлось Лиле ехать. Там — слезы, рыдания, жаркие монологи Веры — подробное изложение их с Распоповым семейной жизни, в последнее время полной внезапных исчезновений, тайн и недоговоренностей. И вот сегодня все тайны раскрылись — у мужа Веры есть другая женщина.
— Я его спрашиваю: Распопов, у тебя это серьезно? А он мне: я не знаю. Ну как это «не знаю»!
Автор популярных романов на БДСМ-тему, работающая под псевдонимом «Ганна Борн», не находила себе места от отчаяния.
Лиля утешала ее, пыталась настроить на деловой лад («Да ты не руби сплеча, понаблюдай за ситуацией — может, он сам бросит любовницу!»), но ничего не помогало.
Пожалуй, единственный выход — сидеть рядом с Верой, и слушать ее, и вздыхать в ответ.
Лиля и слушала, не отрывая взгляда от знаменитой родинки Веры. А ведь обычная родинка, нормального цвета, формы, объема… Да, довольно крупная, без пикантности и не столь аккуратная, как у Синди Кроуфорд, например. Но вместе с тем ничуть не напоминающая те ужасы, о которых обычно рассказывалось в статьях про какую-нибудь меланому. Только вот как отвлекает внимание, как мешает… Может, в очередной раз сказать подруге, чтобы та удалила родинку? Нет, это глупо, Вера считает родинку своей «изюминкой» и ни за что с ней не расстанется… И еще глупее подозревать, что Распопов изменил Вере из-за того, что ему надоело глядеть на эту родинку. Хотя кто знает, жизнь состоит из мелочей, странных совпадений, и даже самый «нормальный» человек может легко зациклиться на какой-нибудь ерунде, если она маячит перед ним с утра до вечера.
А еще, глядя на родинку подруги, Лиля думала о своем муже, о том, как тот, наверное, уже вернулся с работы и опять не нашел жену дома. С Викой она тоже почти не общалась, с родной дочерью. Еще Лиля думала о работе — надо в ближайшее время сдать Чащину готовый синопсис (план будущего сценария), а они с Евгением еще не весь сюжет продумали.
Время, драгоценное время утекало сквозь пальцы, и повернуть его вспять — невозможно. Каждый день — единственный в своем роде, уникальный. И вот он опять потерян.
Но как бросить Веру? Как можно уйти сейчас, бросив на прощание равнодушное, холодное «мне некогда»…
Лиля сидела на диване, напротив рыдающей подруги, и кивала. Да, да… Это ужасно… Да, это кошмар. Второй неудачный брак. Пятнадцать лет семейной жизни (с Распоповым) — тоже коту под хвост… Сорок два года (Вере)! Счастья нет и не будет!
А еще краем сознания Лиля думала о Евгении. Как он говорит, слушает, кивает. Касается ее руки. Улыбается.
Он ведь очень красивый. Тонкий и томный, чуть смуглый, с длинным тонким носом — восточный принц. Абсолютно европеизированный, в котором ничего почти не осталось восточного, даже имя русское, и лишь наметанный глаз угадывает в изгибе его бровей намек на ориентальный орнамент. А еще Евгений — человек, который понимает ее, который и есть отражение ее, Лили.
Он ведь думает так же, как она.
Они смеются одним и тем же шуткам.
Им безумно интересно друг с другом.
Нет-нет, никакая это не любовь, это другое — удивительное совпадение ума и души.
* * *
Весь вечер Евгений провозился с сыном, Ленечкой, — забрал его из сада, потом гулял с ним долго во дворе, кормил ужином… Сын обожал отца, во всем его слушался и старался подражать в каждом жесте. Лучшим комплиментом от окружающих для Лени было — «ты как папа».
Застенчивый, стеснительный, сын сторонился сверстников, считая время, проведенное с отцом, самым интересным. Они даже ссорились редко. Нет, бывало, конечно, — когда Евгений, пытаясь воспитывать Леню, становился строгим и требовательным. В этих случаях Леня горько рыдал, и таким отчаянием веяло от мальчика, что строгость ломалась на корню.
Стоило только слезам появиться на глазах Лени, как Евгений чувствовал себя негодяем и мгновенно заканчивал «воспитание». Да и зачем оно, если Леня и без того слушался.
С удивлением Евгений наблюдал за отношениями других отцов и сыновей. В чужих семьях дети и родители ссорились, испытывали злость, даже ненависть друг к другу. Нередки были и наказания, унижения, битье, оскорбления со стороны отцов… А сыновья отвечали ненавистью и раздражением.