Я перешагнула через дыру в старом полу и стала задумчиво разглядывать тростник. Рядом на гвозде висел глиняный кувшин, а под ним стоял веник. Похоже было, что тростник только что свалили кучей у стены, а пол недавно подметали…
Меня заинтересовало, когда в последний раз пользовались этим кувшином и найду ли я — если наклоню его — на дне капельки воды… Однако проверить это не было никакой возможности — теперь Софья уже стояла наверху лестницы, и я слышала, как Франсис поднимается сюда.
Я быстро обернулась.
— Франсис! Здесь так здорово! Тащи сюда кинокамеру, здесь очень светло! — И радостно добавила, обращаясь к Софье: — Я так счастлива, что мы все это повидали! Знаете, у нас в Англии нет ничего подобного — ну, то есть мельницы-то, наверное, где-нибудь есть, но мне ни разу не доводилось побывать внутри. Можно, моя кузина поснимает здесь? А что, если открыть второе окошко?
Я продолжала тараторить, стараясь держаться с самым обезоруживающим видом. В конце концов, она всего лишь раздосадована; я уже вчера показала себя беспардонной нахалкой, и если, продолжая играть эту роль сегодня, добьюсь желанной цели — что ж, в таком случае моя репутация принесена в жертву не напрасно.
Франсис проворно взобралась наверх, издавая радостные возгласы. Софья, возможно, уверившись в ее неподдельном и совершенно невинном интересе, стала держаться приветливее, вполне охотно открыла окно и принялась объяснять принцип действия жерновов. Я перевела все, что она сказала, сама задала несколько безобидных вопросов и затем, когда Франсис стала настраивать свою кинокамеру, убеждая Софью изобразить какие-нибудь действия с пусковым рычагом и зерновым желобом, я незаметно покинула их и сбежала вниз по ступенькам.
Я знала, что ищу. В этом я была уверена. Софья тщательно здесь прибрала, но все же недостаточно тщательно. В конце концов, я сама недавно проделала аналогичную работу в пастушьей хижине, а посему глаз у меня был наметан. Если не искать специально, невозможно было бы догадаться, что вплоть до недавнего времени здесь, внутри мельницы, держали пленника. Но я-то знала, что именно надо искать.
Я была уверена, что права. Куча тростника на верхнем этаже была заново переворошена и уложена, но недавно на ней кто-то лежал. И пол Софья подмела, но не учла того, что доски возле подстилки из тростника прогнили. И кое-что из сметаемого ею мусора наверняка провалилось сквозь дыры на этаж ниже.
Я легко сбежала вниз по ступенькам и остановилась на площадке.
Ну вот, я снова оказалась права. На дощатом полу прямо под дырой валялись мелкие обломки тростника и пыльные листья папоротника. Сам по себе этот факт ничего бы не значил, но среди обломков тростника встречались хлебные крошки. И мышонок, которого я только что видела, тоже тащил в зубах кусочек хлеба. Здесь были и еще остатки пищи, которых я никогда бы не заметила, если б не мышонок и не обостренное подозрением внимание.
Вот уж не думала, что когда-нибудь возблагодарю небеса за то, что Франсис так долго возится со своей камерой, и в душе буду молить, чтобы она провозилась еще как можно дольше. Я слышала, как она пытается — и вроде бы не без успеха — общаться с Софьей, как они смеются. Софья, несомненно, чувствующая себя в полной безопасности, кажется, освободилась от своей скованности. В ограниченном пространстве громко разносился стрекот кинокамеры. Я снова бросилась бегом вниз по лестнице.
Я вспомнила о мотке веревки, лежавшем возле мешков с зерном. Ведь если держишь пленника, предполагается, что чем-то его связываешь. Я хотела взглянуть на эту веревку.
Добравшись до первого этажа, я на мгновение остановилась и быстро осмотрелась вокруг. Слышно было, что они все еще занимаются с кинокамерой, впрочем, даже если они станут спускаться, я заблаговременно узнаю об этом: ведь они не смогут меня увидеть, пока не спустятся до середины пролета. Я склонилась над веревкой.
Первое, что я увидела, была кровь.
Это так просто звучит… да, наверное, именно это я и ожидала увидеть. Но одно дело — мысленно ожидать что-то увидеть, и совсем другое — столкнуться с этим воочию. Спасла меня, думаю, настоятельная необходимость поспешить и соблюдать осторожность. Так или иначе, мне удалось взять себя в руки и, справившись с первым волнением, тщательно все рассмотреть.
Крови было совсем мало, ровно столько, убеждала я себя, сколько может остаться от попыток высвободить связанные запястья. Небольшие пятна крови темнели через равные промежутки по всей длине одной из веревок, как будто она действительно была обвязана вокруг чьих-то запястий.
Я судорожно принялась отыскивать концы веревки. Они оказались ровными и не обтрепанными.
Когда я отбросила веревку на прежнее место, взгляд мой упал на стоявшую рядом хозяйственную сумку Софьи. Не испытывая ни малейших угрызений совести, я раскрыла ее и заглянула внутрь.
Много я там не нашла — только узел из выцветшей ткани красно-зеленого рисунка, которую я видела у нее в доме, скомканную засаленную газету и еще один клочок материи, сильно помятый и как будто даже сыроватый.
Я развязала узел — ничего, кроме нескольких крошек. В газете — тоже, сальные пятна на ней, возможно, были оставлены растительным или сливочным маслом. Вероятно, пищу для мальчика она сначала заворачивала в газету, а затем завязывала в узелок. Но тут был еще один клочок материи, измятый и выглядевший так, будто его жевали…
Ну разумеется. Не могли же они просто связать мальчика и оставить его здесь — им приходилось затыкать ему рот кляпом.
Трясущимися руками я запихала все вещи обратно в сумку и выпрямилась.
Значит, все это правда. Колина действительно держали здесь, а теперь он исчез. Целые и неистертые концы веревки говорили о том, что речь идет не о побеге и путы не были перепилены. Веревку развязали, а затем аккуратно сложили — возможно, это сделала Софья, когда убирала кляп, подстилку и остатки пищи.
Но если Колин все еще жив… мозг мой буксовал, словно неисправный двигатель, но продолжал мучительно работать… если они все-таки оставили Колина в живых, тогда он, конечно же, должен быть по-прежнему связан? Если веревка здесь, выброшена за ненадобностью, разве это не означает, что Колина намеренно освободили и что сейчас он, возможно, в свою очередь, ищет Марка?
Я стояла, невидящими глазами уставившись на груду инструментов у стены. И вдруг, словно от толчка, причинившего чуть ли не физическую боль, я осознала наконец, на что именно смотрю — предмет этот стоял рядом с мотком веревки и обличающе сверкал.
Лопата. Едва увидев ее, ни на что другое я уже не могла смотреть.
Это была старая лопата, с потертой рукояткой, но клинок блестел как новый — лопатой явно недавно пользовались. Местами он был все еще облеплен землей, которая частично высохла и осыпалась, образовав на полу небольшие кучки. Лопатой пользовались совсем недавно и рыли очень глубоко: ею перекапывали не сухой пахотный слой почвы, а глубоко залегавшую сырую землю, которая обычно и прилипает…