Светляки промолчали, а папа Коломна свистящим шепотом произнес:
– Еще и спрашиваешь! Хотите, чтобы он на вас вкалывал, а ни на кого другого. Вот и похитили. Дело ясное.
– Подобные высказывания бросают тень на всю нашу общину. – В голосе метростроевца появились нотки горечи. – Это прямая провокация, цель которой осложнить наши отношения с соседями. Чтобы раз и навсегда отмести подобную клевету, я попросил бы выступить самого Кузьму Индикоплава, присутствующего здесь.
За все время речи старый козел даже не глянул в сторону Кузьмы, словно бы там находилось нечто не заслуживающее никакого внимания или, наоборот, вызывающее отвращение.
Раздосадованный таким отношением к себе, Кузьма решил отплатить метростроевцу той же монетой. «Вы меня игнорируете, но и я на вас наложил с прибором. Вы меня в упор не видите, а я вас за три шага не слышу. Вот и квиты!»
В зале повисла тягостная тишина. Публика, особенно темнушники, недоуменно зашумела. Но тут о себе дал знать Герасим Иванович Змей, сидевший через три человека от начальника планового отдела.
– Встаньте, Кузьма Индикоплав. – Голос его был холоден, как вода карстовых пещер. – И будьте любезны объяснить присутствующим, каким образом вы оказались здесь.
Вставать Кузьма не стал (тоже мне суд народов!), а с придурковатым видом оглянувшись по сторонам, брякнул:
– Здесь? Сами же меня сюда привели и велели сидеть.
Кто-то из темнушников, оценивший незамысловатую шутку Кузьмы, фыркнул.
– Я не про это помещение спрашиваю, – поморщился Змей. – Как вы оказались на нашей территории?
Кузьму так и подмывало выложить все, что накипело на душе за последние дни, однако мысль о печальной участи стаи заставила его прикусить язык. Такие типы, как Змей, пустыми угрозами не разбрасываются. Кузьма и выйти отсюда не успеет, а все летучие мыши уже околеют. Ищи потом виноватых.
– Почему молчишь, паря? – вкрадчиво поинтересовался папа Кашира, напоминавший Кузьме сказочного дедушку-оборотня, у которого на устах мед, на языке лад, в глазах лед, а в помыслах яд. – Режь правду-матку, никого не бойся. Мы тебя в обиду не дадим.
Как бы в подтверждение этих слов светляки молча закивали головами. Оба его недавних спутника – и Юрок, и Венедим – пристально смотрели на Кузьму.
– Шел с Торжища, – произнес он без всякого выражения. – Был пьян. Хотел добавить. Завернул сюда…
Вновь наступила тишина, на этот раз недоуменная (у некоторых сидящих слева даже физиономии вытянулись), однако ее почти сразу нарушил Юрок Хобот.
– Ну ты и да-а-ешь! – Сказано это было так, словно на его глазах Кузьма из человека превратился в уродливую химеру. – Опомнись, кореш! Ты в добром здравии? Кому хочешь очко вставить? Да ведь эти опричники за тобой еще на Торжище охотились! Забыл разве? Потом ты к воротам отлучился, чтобы долг стражникам вернуть, а они исподтишка на нас навалились! Вот его спросите, если мне не верите, – он пальцем указал на Венедима.
– Пусть скажет, – поддержали Юрка все четыре папы сразу.
– Пусть… – пожали плечами метростроевцы.
«Пусть», – кивнули светляки, большая часть из которых, надо полагать, по обету состояла в молчальниках.
Венедим встал, мимоходом задел Кузьму страдающим взглядом, потом потупился и произнес:
– Я подтверждаю все сказанное здесь Кузьмой Индикоплавом.
Сразу поднялся шум. Больше других буйствовал Юрок, невольно оказавшийся в дурацком положении – по всему выходило так, что раздутая им история не стоила и выеденного яйца.
– Разве это допрос? – кричал он. – Кто же так допрашивает? Без свидетелей надо допрашивать! С пристрастием! А святоша пусть на кресте поклянется!
Впрочем, никто Юрка особо не слушал. Пешкой он был, пешкой и остался. А то, что ударил лицом в грязь – ничего не меняло. Каша уже заварилась. И каша крутая.
Папа Клин злобно скалился, папа Шатура ухмылялся, папа Коломна хмурился, папа Кашира загадочно улыбался, словно заранее предвидел такое развитие событий.
Светляки, сблизив головы, отчего их капюшоны съехали на нос, перешептывались между собой.
Только метростроевцы сохраняли невозмутимый вид, ничем не выдавая своего торжества. Однако праздновать победу было еще рано, и это понимал даже начальник производственного отдела, все жизненные интересы которого касались исключительно отбойных молотков, кирок, лопат и вагонеток.
– Ну тогда ладушки, – сказал папа Кашира, и все, кто сидел слева, сразу утихли. – Пусть так оно и будет. Завернул он к вам случайно. По пьянке. С кем не бывает. Пожил в гостях, отдохнул себе, пора и честь знать. Мы его к себе забираем.
– На каком основании? – встрепенулся Змей, отвечавший, видимо, за конкретную сторону переговоров.
– На том основании, что мы на него зуб имеем, – охотно пояснил папа Кашира. – Когда Кузьма Индикоплав в первый раз у нас нарисовался, пять хороших кентов дубаря врезали. Он, между прочим, по этому делу единственный свидетель. И второй раз то же самое. Химера ребят прямо на марше сгребла. Имеется большое подозрение, что наш дружок ее подманил. Вот пусть он нам об этом все и расскажет.
– Даже если допустить, что вы правы, я не могу припомнить случая, когда одна община выдала другой преступника или перебежчика, – возразил Змей. – К вам от нас куча народу сбежала. Мы же их обратно не требуем.
– А надо требовать. – Папа Кашира ласково улыбнулся. – Впредь так и будет. Святые люди под этим уже подписались и недавно выдали нам того самого Кузьму Индикоплава.
– Не по добру выдали, а под угрозой! – сообщил тот из светляков, кому поручено было озвучивать общее мнение братии. – А коль вы его по собственному недосмотру упустили, он опять наш. Пусть возвращается в обитель Света.
– Вам-то он зачем? – удивился папа Кашира. – Безбожник, да еще и проходимец!
– Хотим наставить его на путь истинный. Пусть несет слово Божье по всей преисподней.
– Кому – химерам? – папа Кашира удивился пуще прежнего. – А это будет круто! Химера, возносящая молитвы! Нет уж… Мимо все это. Наш он. Можете даже не рыпаться.
– Почему именно ваш? – вмешался в спор Змей. – А может, наш! Или еще чей-то… Не мешало бы и его самого спросить.
Тут позиции темнушников и светляков снова резко сблизились. Мнение Кузьмы Индикоплава обе эти стороны заранее игнорировали. Молод он еще. Глуп. Неопытен. Запуган метростроевцами. Опоен. А кроме того, замешан в неблаговидных поступках. Много ли стоит мнение такого человека? Нет, тут надо сообща решать.
Совещание, похоже, зашло в тупик. Но тут слово опять взял всесильный начальник планового отдела, способный, как выяснилось, мыслить не только в стратегическом, но и в тактическом масштабе, а попросту говоря – большой мастер строить интриги. Суконный язык официального протокола для этой цели не годился, и он перешел на совсем другой лексикон, одинаково понятный и светлякам, и темнушникам.