Есть у него иной выход? Вряд ли.
Возникал вопрос: как быть дальше?
Добро бы еще, если капитан Хили в случае конца «Амораты» с помощью своих связей перейдет служить на другое судно. Тогда ему надо будет набирать другую команду, и он, конечно, возьмет к себе Джека, как свою правую руку. Но после последнего шторма Хили заметно сдал, начал часто вспоминать внука, которого еще ни разу не видел, и, по всей видимости, про себя подумывал о выходе в отставку.
Что при таком раскладе ждало в будущем Джека, было совсем неясно.
— В отличие от вас, мистер Флетчер, я не настолько привязан к судну, более того, я никогда не был влюблен в него, — равнодушно обронил Уигби.
Посторонний решил бы, что сентиментальность чужда Уигби, но Джек хорошо изучил сердце друга.
— Да что ты говоришь? — весело воскликнул Джек, у них давно вошло в привычку дружески поддразнивать друг друга. — Наша «Амората» — красавица без малейшего изъяна.
— Эта протекающая посудина?
— Ерунда. Небольшая опасность…
— …полезна для военного моряка. Не дает расслабиться. — Оба офицера одновременно произнесли любимое выражение капитана Хили.
— Скрипучая скорлупка, не так ли, Джек?
— Зато быстра и легка.
— Да я могу назвать хоть сто кораблей, которые намного лучше «Амораты», — возбужденно произнес Уигби.
— Неужели вы помните названия ста кораблей? — в притворном удивлении Джек поднял брови.
— Да, помню, — надулся Уигби.
— Вы можете назвать сто кораблей, на которых, как вы полагаете, можно быстрее сделать карьеру? — улыбнулся Джек. — Вы, кто не чувствовал под собой ног от радости, когда удалось продвинуться по службе на «Аморате»?
— Я никогда не стремился сделать быструю карьеру, хотя хорошо сдал экзамен на чин лейтенанта, улыбнулся Уигби.
— Экзамен на чин лейтенанта я сдал отлично, получил самую высокую оценку и был чертовски рад, что остался на судне.
— Это потому, что у вас нет… — Уигби вдруг запнулся.
— Все правильно, мистер Уигби. У меня не так много влиятельных друзей, к сожалению, они не имеют связей в военно-морском министерстве.
— Зато у меня есть кое-какие связи, — тихо сказал Уигби. — Джек, — по-дружески обратился он к приятелю, — я хочу, чтобы ты знал. При первой же возможности я переговорю с дядей насчет тебя. Хотя сейчас положение на флоте непростое, уверен, подыскать для тебя новую должность будет не так уж сложно. Почему бы и нет! Ведь я уже…
Джек удивленно посмотрел на Уигби, который то ли из вежливости, то ли от смущения потупился, внимательно разглядывая носки ботинок.
— Дело в том… Помнишь, в устье Темзы нам встретилось почтовое судно? Мне передали письмо от моего дяди. Меня переводят на «Дрезден», когда он через два месяца встанет в гавани на якорь.
Хоть на реке не было, да и не могло быть никакого шторма, палуба под ногами Джека закачалась.
Все понятно. Благодаря своему дяде Уигби, хоть он и был вторым лейтенантом, хоть он и служил на два года меньше Джека, получал блестящее назначение на первоклассный военный корабль. Уигби больше не надо было мучиться от противной неопределенности — что будет дальше с «Аморатой»? Уигби больше не грозила опасность быть списанным на берег с половинным жалованьем. Вставал острый вопрос: что делать? Искать другую работу значило отказаться пусть от небольшого, но все-таки постоянного жалованья, а получить хорошую должность на флоте без связей — это казалось чудом. Джек едва не заскрипел зубами от охватившего его отчаяния.
Решительно мотнув головой, Джек стряхнул с себя тревогу и мрачное настроение и дружески хлопнул Уигби по плечу.
— Удивительно, как легко ты отказываешься от нашей старушки. На «Дрездене» будет двенадцать офицеров старше тебя по званию, устанешь им козырять. Сомневаюсь, будет ли у тебя возможность помахать мне рукой, когда «Амората», распустив паруса, направится в море.
— Мне очень жаль, Джек, — ответил Уигби, от смущения покусывая ногти на руках. — В оправдание могу лишь сказать, что дядя сделал все это без моего ведома.
— Дружище, не надо извиняться, — ответил Джек, лицо Уигби сразу посветлело. — Разве ты виноват, что твой дядя — настоящий боевой адмирал, у которого на груди столько железок, что из них можно выплавить восьмидюймовую пушку.
Уигби рассмеялся:
— От этого пострадало бы дядино самолюбие. Он лишился бы своего самого большого удовольствия — надевать при любом удобном случае мундир с регалиями. Подозреваю, что ради этого он и ходит каждое воскресенье в церковь.
Джек похлопал приятеля по плечу. Друзья помолчали, прислушиваясь к тому, как один из матросов, Дингэм, свистит и кричит задорные слова группе женщин на берегу. Джек шагнул было в его сторону, чтобы сделать предупреждение, но Уигби остановил его.
— Позвольте мне, мистер Флетчер, приструнить этого шалопая. Немного командирской практики мне не помешает, ведь на «Дрездене» у меня будет намного больше подчиненных, чем здесь.
Вдруг Уигби хлопнул себя по лбу и зашарил по карманам.
— Погоди, дружище. Для тебя тоже есть письмо.
Удивленный Джек взял небольшое письмо. Он редко получал письма. После того как в тринадцать лет он поступил в королевское военно-морское училище в Портсмуте, а отец с матерью остались жить в глухом провинциальном Линкольншире, он писал им так часто, как мог. Но морская служба с ее трудностями и дальними плаваниями не способствовала активной переписке. Получать письма было не менее трудно, чем отсылать их.
На сердце у него приятно защемило, как только он разглядел знакомый почерк. Этот почерк запал ему в сердце еще двенадцать лет тому назад, когда он, тринадцатилетний подросток, учился в Портсмуте. Последние — девять лет, когда он плавал, подолгу находясь вдалеке от родины, письма, написанные этим почерком, доставляли ему новости из Англии, в том числе и самую грустную — о кончине его родителей. С тех пор этот почерк стал незримой нитью, соединявшей его с родиной.
— Леди Форрестер, — прошептал он, ломая печать.
Письмо было отправлено месяц назад, по морским меркам — почти вчера.
В самом начале письма стояло: «Дорогой Джексон». В ушах Джека как будто зазвучал голос леди Форрестер, приторно любезный и чопорный.
«Мой дорогой лорд Форрестер и я приглашаем вас к нам. Сейчас мы вместе с нашими девочками находимся в Лондоне…»
В таком же спокойном и мерном ритме письмо продолжалось и дальше, в нем скупо рассказывалось об их семье, о городских слухах, о скуке светской жизни. Читать письмо было так же приятно, как разговаривать со старинным другом, и только под конец речь зашла о главном, о том, ради чего оно и было написано.
«Мы прочитали в «Таймс» о тяжелом положении, в котором очутилась «Амората». Понятно, что судно будет стоять в доках до тех пор, пока не решится его судьба».