Во время своего непродолжительного брака с Фанни Адам регулярно сталкивался с многочисленными капризами, свойственными человеческой натуре, ложью, жадностью, предельным себялюбием. Вследствие этого он превратился в закоренелого циника, разучившегося видеть положительные стороны в людях, и в женщинах особенно.
По непонятной причине Елена Лейтон продолжала оставаться загадкой. Ей были присущи откровенность, решительность и стремление во всем добиваться справедливости, в частности, хотелось исправить его незаинтересованность в собственной дочери. Все это шло вразрез с эгоизмом, который, как свято верил Адам, является движущей силой любых человеческих поступков, в большой степени его собственных. Ярким примером служил тот факт, что он заставил маленькую дочь и ее гувернантку в разгар сезона ехать вместе с ним в глушь Кембриджшира, якобы для того, чтобы лично разобраться с делами имения, а на самом деле разрушить матримониальные планы бабушки.
Да, за последние шесть лет он превратился в законченного эгоиста и циника. И все же… Все же этой маленькой гувернантке удалось пробудить в его душе иное чувство, желание поступать не из собственных интересов, а чтобы порадовать других людей. Он хотел угодить ей, и это не имело ничего общего с физическим удовольствием, хотя он и испытывал к ней плотское влечение.
Адам резко выпрямился и, снова обойдя свой стол, сел на место. Когда же наконец заговорил, его тон был холодным и тщательно контролируемым.
— Модистка решит, что вы совсем о ней позабыли.
За истекшие несколько минут Елена в самом деле позабыла, что наверху, в спальне, дожидается миссис Хепворт. Она вообще позабыла обо всем на свете, за исключением волнующего джентльмена, который сейчас с презрением смотрел на нее через стол. Джентльмена, весь облик которого внезапно преобразился, когда он рассмеялся.
— Так что насчет пони для Аманды и обучения ее верховой езде?
Он поджал губы:
— Я подумаю, как это можно устроить.
Сердце Елены упало, и она повернулась было, чтобы уйти, разочарованно размышляя о том, что Адам Готорн не возьмется лично обучать свою дочь.
— И вот еще что, миссис Лейтон…
Она медленно и с опаской повернулась:
— Да?..
Он раздраженно вздохнул:
— У вас выражение лица, как у дикого зверя, ожидающего порки кнутом.
Елена замерла на месте, охваченная гневом:
— Надеюсь, что мне это не грозит?
— Это было не обещание физической расправы, всего лишь фигура речи, мадам!
Адам нахмурился, понимая, что эта раздражающая женщина в очередной раз переиграла его.
— Чрезвычайно неудачная фигура речи, — заметила она.
Адам с такой силой сжал зубы, что испугался, как бы они не раскрошились. Он понимал, что не должен задерживать Елену в своем кабинете, должен позволить ей вернуться наверх на попечение модистки. Он так и поступил бы, если бы не разочарованное выражение, появившееся на ее липе в тот момент, когда он отверг ее просьбу лично заняться обучением Аманды искусству верховой езды.
Адам глубоко вздохнул:
— Мне кажется, вам доставляет неизъяснимое удовольствие понимать меня превратно!
Ее брови удивленно взлетели вверх.
— Уверяю вас, мне не доставляет никакого удовольствия представлять вас или кого-нибудь еще стегающим кнутом ни в чем не повинное животное.
— Я лишь сказал… — В очередной раз вскочив, Адам в порыве возмущения обогнул стол и, стремительно подойдя к Елене, схватил ее за плечи и как следует встряхнул, чтобы подчеркнуть значимость своих дальнейших слов. — Я никогда не занимался поркой ни мужчин, ни женщин, ни животных, черт побери!
— Рада слышать это, — хриплым голосом отозвалась она.
Тут Адам осознал, что до сих пор сжимает ее плечи, чувствуя хрупкость фигуры под тонкой тканью черного платья, а его большие пальцы касаются нежной кожи ее груди.
Кожа в самом деле была очень нежной, шелковистой, и он не сумел побороть искушение лёгонько провести по ней пальцами. Его руки вдруг показались ему очень смуглыми, почти черными, к тому же чересчур большими по сравнению с ее белоснежными маленькими руками.
Стоя так близко к ней, он снова ощутил аромат лимонов, к которому примешивался легкий цветочный запах. Ее темноволосая макушка едва доходила ему до плеч, и по сравнению с его собственным крепким телосложением ее хрупкая фигурка представлялась особенно миниатюрной. Виднеющиеся в вырезе платья полукружия грудей выглядели соблазнительно, но не сладострастно.
Черт побери, ему вообще не следовало вставать из-за стола! Нужно сторониться подобных искушений. Он скользнул взглядом по ее полным губам как раз в тот момент, когда она провела по ним кончиком языка, чтобы увлажнить, одновременно глядя на него из-под опущенных длинных ресниц.
— Милорд?
Вздохнув, Адам закрыл глаза, чтобы не видеть больше ее губ, таких влажных и умоляющих о поцелуе.
— Не нужно… Елена, — простонал он, снова открывая глаза и обнаруживая, что теперь она прикусила нижнюю губу жемчужными зубками.
Ее глаза, эти сине-зеленые озера в обрамлении черных ресниц, расширились, она инстинктивно сглотнула, чувствуя, что Адам привлекает ее ближе к себе.
— Милорд? — снова повторила она на этот раз шепотом.
— Адам, — хрипло поправил он ее.
Елена хотела было запротестовать против такого пренебрежения формальностями, но в этот момент он прижал ее к себе и нежно поцеловал в шею.
У этого холодного и резкого человека оказались на удивление теплые и чувственные губы. После жесткого обращения Невилла Елена ожидала ощутить страх и отвращение, но ничего подобного не произошло. Она расслабилась в объятиях Адама Готорна, радуясь осознанию того, что он не из числа мужчин, любящих принуждать женщину.
Этот поцелуй, хотя и явился для нее полной неожиданностью, стал самым волнительным опытом за всю ее жизнь. Она купалась в его объятиях, ощущая на коже его согревающее дыхание и ласкающее прикосновение губ к шее. Потом он принялся легонько покусывать ей мочку уха, заставив чаще дышать и дрожать всем телом.
Ее груди налились, соски затвердели и сделались чрезвычайно чувствительными. Его губы тем временем, скользнув по ее щеке, достигли рта и поработили его в глубоком чувственном поцелуе, от которого все ее тело затопила волна жара, увлажнилось потаенное местечко между ног. Адам обхватил ее за талию и крепко прижал к себе. Она почувствовала головокружение и хотела было запротестовать, но его губы еще более яростно впились в ее губы.
Затем он внезапно отстранился и отпустил ее. Елена покачнулась, ноги, вдруг ставшие желеобразными, отказывались ей служить. Губы припухли, щеки раскраснелись, в груди разлилось мучительное томление.
Елена несколько раз моргнула, пытаясь сфокусироваться на Адаме, и тут же в ужасе отступила, заметив, каким холодным и злобным сделался взгляд его серых глаз.