Нам удалось открыть ставни в южном окне; мы влезли внутрь и раздвинули шуршащие ветки, чтобы впустить свет и воздух.
Павильон был больше, чем обычно бывают постройки подобного типа. Когда-то, конечно, он был изысканно обставлен, но теперь никакой мебели в нем не было, кроме нескольких относительно нестарых садовых принадлежностей, стола, раскладушки да пары витых стульев.
– Ну вот мы и здесь, – сказала я. – Боюсь, довольно прозаическое окончание романтического путешествия.
– А это и есть тот стол, за которым он писал свои стихи?
– Сомневаюсь. Этот – поздневикторианский. Боюсь, все подлинное утрачено.
Глаза Кэти уставились на впечатляющую картину оставшегося – потолок из огромного зеркала, обрамленного позолотой и установленного на искусно отлитом карнизе. Его заляпанная и засиженная мухами поверхность была слегка наклонена, а грязный позолоченный орнамент, казалось, поддерживался только птицами, лентами и гирляндами роз. Стекло ловило солнечный свет из открытого окна и отбрасывало ромбы рассеянного света на пол и под раскладушку.
– Несомненно, это было с самого начала? – спросила Кэти. – Отличная идея – повесить зеркало на потолке! Если бы в скобах на стенах горели канделябры, здесь было бы совсем светло. А тут есть какие-нибудь старинные картины?
– Да, боюсь, что есть.
– Боитесь?
– Тут есть несколько довольно непристойных гравюр, – сказала я. – А это зеркало на самом деле ничуть не романтично. Оно определенно старое и, думаю, было установлено Испорченным Эшли, сыном Уильяма и Джулии. Оно скорее дает представление об оргиях, которые здесь устраивались, и о девицах, которых Ник сюда водил, пока брат одной не застрелил его. Гравюры тоже напоминают об этом, и на них изображено зеркало над кроватью.
– Но ради бога, зачем это понадобилось? – сказала Кэти, поворачиваясь на каблуках. – Не могу представить, что может быть интересного в парочке, занимающейся этим. А вы?
– Надо думать, просто отвратительно.
Она снова медленно повернулась на каблуках и грустным взглядом обвела запущенную комнату, где гуляло эхо.
– Да, совершенно прозаический конец.
– Прошу прощения.
– О, что вы. Не знаю почему, но прошлое всегда печальнее, если в нем есть что-то прекрасное. А это место, похоже, было прекрасно. – Китс писал что-то подобное про меланхолию. И я процитировала:
С Красой – но тленною – она живет,
С Веселостью – прижавшей на прощанье
Персты к устам... [5]
– Да, я помню. И он был прав. – Взгляд Кэти на мгновение задержался на мне с выражением, которого я не поняла, а потом скользнул мимо. – О, смотрите! Все-таки там осталось что-то от Джулии.
Над раскладушкой, на стене, напротив места, где предположительно когда-то стояла огромная кровать Ника Эшли, на штукатурке угадывалась какая-то фигура, что-то вроде барельефа, сливающегося с самой стеной. У его вершины, густо замазанной серым, находился знакомый геральдический щит с девизом и поднявшейся на задние лапы кошкой. Казалось, герб скопирован с одного из резных украшений дома: на нем проступала зернистая фактура камня и даже виднелась пара вкраплений. Можно было различить и следы росписи, но время сильно сказалось на ней, она стерлась и облупилась, а местами совсем исчезла.
Кэти перегнулась через раскладушку, чтобы рассмотреть роспись.
– Да, – сказала она, – как вы уже знаете, тут опять карта. Наверное, чтобы выбраться из лабиринта, если забыли, как сюда попали. – Она лизнула палец и потерла серую штукатурку. – Вы заметили? Кажется, кто-то пометил путь. Да, вот здесь пометка на том месте, где мы повернули назад к дому, прежде чем попасть сюда.
Я встала на колени на скамейке и взглянула на смутные очертания.
– Похоже, вы правы. Я бы сама и не заметила.
Она потерла сильнее.
– План не такой, как в доме, а я внимательно рассматривала. – Кэти рассмеялась. – Наверное, Ник Эшли нарисовал это, чтобы его подружки могли улизнуть домой к своим мужьям и не будить его, а он мог спокойно выспаться после разгула. О, здесь штукатурка немного облупилась, я лучше оставлю ее в покое. – Выпрямившись, она вытерла руки о заляпанные джинсы. – Это место очень подходит для занятий живописью, правда? Надеюсь только, что зеркало закреплено надежно. С виду оно определенно вызывает сомнения. Знаете, после хорошей уборки, если здесь постелить ковер и поставить мебель, получится прекрасное тихое местечко, вам не кажется? Здесь можно сделать коттедж для гостей, если поставить кровать и еще кое-что.
– Да, а если кто-то не понравится, можно привести его в этот коттедж и забыть рассказать, как выбраться.
Кэти рассмеялась:
– А что, неплохая идея. А впрочем, зачем вам еще коттедж для гостей, когда столько места в поместье? Нет, этот павильон очарователен такой, как есть.
Мне вдруг подумалось, что она осматривает павильон не из праздного любопытства. Эти размышления вызвали вопрос, который, однако, прозвучал как бы невзначай:
– Вы с Эмори давно знакомы?
– Недавно. Мы познакомились в прошлом месяце, но кажется, что давно знаем друг друга. Я хочу сказать, он очень открыт, с ним легко, правда?
– Могу себе представить. А Джеймс?
– Я познакомилась с ним немного позже, но виделась всего пару раз. Впрочем, они очень похожи, да?
– Как Тру-лю-лю и Тру-ля-ля из «Алисы», – согласилась я. – Вы бы могли их перепутать? Она рассмеялась:
– Надеюсь, что нет. А вы?
– Не думаю. В детстве я никогда их не путала, но прошло столько времени с тех пор, и мы нечасто встречались. Признаюсь, когда я увидела его сегодня в поместье, не была уверена, кто это, пока он сам не сказал.
Разговаривая так, мы вышли наружу, я закрыла окна и захлопнула ставни. Мы спустились по лестнице. Занавес из жимолости остался позади, и павильон снова замкнулся в своей пыльной тишине.
– Наверное, – простодушно призналась Кэти, – я все-таки перепутаю их, если они захотят меня одурачить, но они не такие, чтобы позволять себе подобные шутки. Кроме того, Эмори... – Она запнулась. – Что это за аромат? Не вижу никаких цветов, кроме маргариток и этих желтых растений.
– Это луговые лилии. Они одичали здесь, в тени изгороди. Цветы спрятались за жесткими зелеными листьями, видите? Давайте нарвем немного для вашей матери.
Я остановилась и отогнула листья, чтобы добраться до восковых колокольчиков. Кэти опустилась на колени рядом со мной.
– Вы что-то говорили. Эмори... – напомнила я.
– О, ничего.
– Эмори какой-то особенный, да?