– Я знаю. И я не говорю, что их не существует, но думаю, это не имеет ничего общего с деньгами, или происхождением, или со всякими старомодными вещами, их заменяющими. Думаю, это просто склад ума и образ мыслей.
– Ну да, но это опять возвращает тебя к проис хождению, к семье. Ведь всегда легче с людьми, воспитанными так же, как ты.
– Пока что-нибудь не заслонит воспитания.
Роб улыбнулся:
– Как теперь? Да, но если учесть образ мыслей, то мы близки.
– Что я и пыталась тебе сказать. Во всяком случае, пока никому из нас это не мешает, оно и в самом деле не важно.
– С чего же мне возражать? Я из этой сделки извлек наибольшую выгоду. Ты хорошо управляешься в саду, это пригодится, когда мы постараемся заработать на рассаде.
– А ты неплохо управляешься с домашним хозяйством, это тоже пригодится.
– Значит, – сказал он, взяв другую травинку и жуя ее, – если и в постели мы разберемся...
– Ради бога, Роб, разве ты не знаешь, как разбираются в постели? Я думала, деревенские парни все свое время проводят, крутя любовь на сеновале.
– Ты переоцениваешь сеновал, – сказал Роб.
В его голосе послышалось что-то странное, я заметила еле уловимое подрагивание мышц у него под бровями и на щеках. Не веря себе, сначала я решила, что он смущен, потом с удивлением подумала: великий боже, да у него опыта не больше моего...
Его глаза остановились на мне, и я поняла, что он прочел мои мысли. Теперь уже я покраснела, а потом мы вдруг рассмеялись, обнявшись.
– Ой, Роб, я просто подумала, что мы друг другу очень подходим.
– Что значит «подходим», кроме того, что я прав? Я не хотел этого прошлой ночью, потому что стоило отложить, стоило дождаться этого момента. А сейчас я не хочу потому, что не хочу здесь, среди поля в чертополохе. Я хочу дома, на кровати, ночью, когда никто не помешает. И теперь ты знаешь почему.
– Ох, Роб! Милый... Думаю, мы как-нибудь справимся. Люди справляются.
– Да, и тому есть свидетельства. Но по крайней мере, между мной и тобой не возникнет вопросов.
– Только не притворяйся, что никогда не целовался с девушками.
– Я тебе не рассказывал?
– Нет. Нет... Но если честно, я думала, у тебя большая практика в этом деле.
– Практика – это то, что ты знаешь. Сама подумай, зачем мне с кем-то лазить по сеновалам? Впрочем, у тебя устаревшие взгляды. Нынче это делается на заднем сиденье в машине. Зачем мне куда-то с кем-то лазить, когда у меня есть девушка еще с тех пор, как я под стол пешком ходил? Не отрицаю, нет, порой я выпускал пар, но на серьезное собирался только с тобой.
– Роб, милый, ты из Ноева ковчега.
– А ведь это был неплохой корабль для спаривания! Ну хорошо, а скажи: ты гуляла с кем-нибудь?
– Нет.
– Потому что ждала меня.
Это было утверждение, не вопрос, но я ответила:
– Конечно. Роб, если бы ты был с другой девушкой, неужели бы я не узнала?
– Вероятно, нет, если бы я принял меры. Но потом, наверное, узнала бы. – Он бросил на меня взгляд, лишь отчасти шутливый. – В ту ночь, когда ты целовалась с Джеймсом, я знал это. И задушил бы вас обоих, если бы не понимал, как ты запуталась.
– И ты запутался. А я думала, что наконец нашла его – тебя, – и удивлялась, почему меня это ничуть не радует.
– Мне было не все так ясно. – Роб лег на коврик и задумался. – Каким-то образом это дело – я имею в виду секс – единственное, чего мы не знали друг о друге до самой последней ночи. – Он перекатился на спину, сцепил руки за головой и прищурился на небо. – Возможно, дело в том, что это нужно разделить физически. Вроде как один должен включить другого. Не знаю... Во всяком случае, думаю, это будет не так трудно. – Он помолчал, нежась на солнце. – Тебе чего сейчас хочется?
– Чего хочется?
– Я спрашиваю, как мы проведем остаток дня, пока не придет время ложиться?
– А... Ну, в конце концов всегда есть телевизор.
– Угу.
Это прозвучало так сонно, что мне вдруг подумалось: а ведь «мастер на все руки», следивший за моим коттеджем большую часть ночи, встал в пять часов по хозяйственным делам. Я погладила его по голове.
– А почему бы не остаться тут, пока мы не почувствуем, что пора домой, а? А по пути где-нибудь попьем чаю.
– Прекрасно, если тебя это устроит. Думаю, до тех пор погода продержится. Но к ночи будет гроза.
– О нет! Ты уверен?
– Почти. На холмах прошел дождь, и похоже, он идет сюда. Но еще не скоро, не бойся...
Темные ресницы опустились. Время шло. Он лежал так тихо, что я подумала, он спит, но потом, не шевелясь, Роб проговорил:
– День начинает тянуться, тебе не кажется?
– «Быстрей, огнем подкованные кони!» – Так говорила Джульетта, дожидаясь Ромео.
– Опять они!
– Да.
Я не сказала, о чем мне подумалось, когда вчера мне пришло в голову заново перечитать эту историю: что каким-то образом наша тайная любовь напоминала их – беседы при свете звезд, и семейная вражда, и соперничество при свете дня. Пока любовники могли держать свой тайный мир в неприкосновенности, все было хорошо, но когда столпились воюющие стороны...
– Забудь об этом, – сказал мой возлюбленный. Его глаза были открыты и смотрели на меня. – Что бы ни случилось, мы справимся. И сейчас, сию минуту – наш день, а когда мы разберемся в делах твоих троюродных братьев, так у нас будет всю жизнь. Забудь об этом. Это мы.
Он протянул руку, и я скользнула к нему, примостив голову на его плече. Солнце палило. Наверху, усмиряя солнце, кружево ветвей просеивало свет и колыхало тени. Над рекой, тяжело махая крыльями, пролетела цапля. Ягнята спали на нагретом холме. Даже грачи замолкли.
Кажется, мы еще немного поговорили. Наши мысли двигались и смешивались, но без прежней ясности и силы. Теперь больше ничего не надо, сонно подумала я, когда наши тела касались, когда его рука тепло и нежно обхватила меня, а он щекой прижался к моим волосам. Больше ничего. Здесь мой отдых. Мы заснули.
ЭШЛИ, 1835 ГОД
В дверях он помедлил и оглянулся. Слабого света хватало для его обостренных чувств, но он мог бы и с закрытыми глазами увидеть все до мельчайших деталей – цветы на ковре, каждую линию лабиринта на стене, каждый стебель папоротника, поддерживающего зеркало на потолке.
Флетчер придет позже и приберет его постель, приведет все в порядок.
Больше никогда, подумал он. Так уже не будет никогда. Они провели свое время вне мира, в тихом центре лабиринта, на Волшебных островах. Теперь нужно покориться бремени противоположного, внешнего мира. Ему не приходило на ум, что можно сменить это счастье на другое. Он больше не дышал воздухом счастья.