– Поезжай.
Вот уж чего Фатьма Султан ожидать не могла, так это появления в своем доме вместе с вернувшимся евнухом султанши Хуррем. Вернее, евнух бежал рядом с носилками султанши, пытаясь придумать, как сообщить о предстоящем визите свою хозяйку. Не удалось, хитрая Хуррем не отпускала евнуха от себя, расспрашивая и расспрашивая о подробностях ужасного происшествия.
Одновременно бежать, придумывать, как предупредить хозяйку, и убедительно врать не получалось. Султанше было легче, она занималась только тем, что загоняла в тупик несчастного евнуха с его ложью.
Фатьма Султан едва успела броситься на диван и прижать к глазам платок, тщетно пытаясь наспех выдавить слезу. Сообразительная Фируза принялась перевязывать руку хозяйки, якобы прикрывая какую-то рану. Фатьма возмутилась:
– Ты не ту руку завязываешь! Царапины на другой.
– Пусть думают, что и здесь тоже есть.
– Тогда и голову завяжи. Нет, давай, я просто приложу мокрую ткань на лоб…
Намочить платок оказалось нечем, и Фируза спешно опрокинула на него половину кувшина шербета. Ощутив липкий платок на своем лице, Фатьма Султан открыла рот, чтобы накричать на кальфу, но не успела, в комнату уже входила Роксолана.
Сестра султана тут же откинулась на подушки и слабо застонала. Фируза уже колдовала над ее рукой.
– Госпожа Фатьма Султан, что с вами случилось? Ваш евнух рассказал страшные вещи…
Роксолана успела заметить и наспех завязанную руку, и слишком мокрую повязку на лбу и теперь предвкушала возможность поиздеваться над Фатьмой Султан.
– О… – застонала та, пытаясь понять, что именно мог рассказать Мамед и как ей теперь быть.
– А где ваша лекарка, почему она не ухаживает за своей госпожой?
– Она…она ушла за снадобьем, чтобы перевязать раны госпоже Фатьме Султан! – нашлась Фируза.
– Вы сильно изранены? – весь вид Роксоланы выражал сочувствие, голос был просто приторно медовым, но глаза откровенно смеялись. – Как мог этот ужасный человек поднять руку, да еще и с ножом на сестру Повелителя?! Позвольте, я помогу, – султанша перехватила сползающую со лба несчастной Фатьмы ткань. – Вай, она липнет! Что это, чем вас лечат?
– Это… это снадобье такое липкое, чтобы голова скорей прошла.
– Надо же, а мне никогда не прикладывали такого. Госпожа Фатьма Султан, вы уверены, что это помогает? – Роксолана потрясла тканью, с которой щедро капал шербет, стараясь, чтобы капли попадали на лицо Фатьмы.
– Да, помогает, помогает, – закивала бедолага, стараясь при кивках от капель отворачиваться.
– Тогда конечно! – султанша шлепнула мокрую ткань на лоб Фатьме Султан и придавила так, чтобы шербет потек той в глаза.
Сестра Сулеймана взвыла, не выдержав.
– Больно? Ах вы, несчастная! Я обязательно расскажу Повелителю, как вы мучаетесь. А еще эти раны… Позвольте мне поправить повязку… Ой, она развязалась совсем, видно, была плохо завязана… И не там… О Аллах, кто лечит вас?! Где ваша бездельница-лекарка?! Неудивительно, что вам так больно и плохо, вам перевязали не ту руку. К счастью, – Роксолана жестом остановила пытавшуюся встать Фатьму, – я привезла свою лекарку, она прекрасно умеет залечивать раны. Гюльсун, подойди. Не бойтесь, Фатьма Султан, Гюльсун лечила даже Повелителя, она вас быстро избавит от боли. Перевяжи скорей раны госпожи, не то она умрет от потери крови и от боли!
Неизвестно, сколько бы еще продолжался этот спектакль, но Фатьма не выдержала, она вскочила так быстро, как только позволяла полнота, и возопила:
– Нет никаких ран! Оставьте меня!
– Как нет? А как же рассказ вашего евнуха? Вам нужно немедленно наказать его!
Фатьма стояла, всхлипывая и растирая злые слезы липкими руками по липкому лицу.
И Роксолане вдруг стало ее жалко. Не задумываясь, сделала жест, чтобы служанки вышли. Фируза, никогда не видевшая госпожу плачущей, и Гюльсун поспешили скрыться за дверью. А султанша смотрела на несчастную соперницу, давнишнего врага, и видела перед собой вовсе не кичливую, надменную сестру Повелителя, а старую, никому не нужную женщину, у которой только что казнили мужа. Одинокую, всеми забытую…
Единственный сын умер от пьянства, мужа больше нет, слуги боятся и ненавидят, сестры тоже, скажи сама Роксолана хоть слово, и завтра весь Стамбул будет потешаться над незадачливой больной. Даже если это змея, то яда у нее больше нет…
Султанша шагнула к Фатьме Султан:
– Я скажу Повелителю, что нападение было, но не столь страшное, как описал евнух. Гюльсун будет молчать, постарайтесь, чтобы не проговорились ваши слуги.
Сестра Сулеймана всхлипнула.
– Фатьма Султан, уезжайте в Дидимотику, там у вас наверняка много подруг. Повелитель не отберет ваше состояние, я попрошу об этом.
Толстуха только кивнула.
Роксолана поспешила уйти…
Она сидела в носилках молча, размышляя на странной судьбой султанской сестры, и только у самого дворца сказала Гюльсун:
– У Фатьмы Султан есть раны, хотя небольшие. И нападение вчера было, но не такое страшное.
– Да, госпожа.
– Обо всем, что видела, молчи.
– Да, госпожа.
– А еще лучше – забудь.
– Да, госпожа.
…Роксолана не сдержала свое обещание Фатьме Султан, она не смогла солгать Сулейману.
– Избиения не было? – глаза султана смеялись.
– Было, но…
– Если бы было, нам не довелось казнить Кара-Ахмед-пашу. Едва ли дожил бы до сегодняшнего дня тот, кто вчера поднял руку на нашу сестру.
– Повелитель, не наказывайте ее, Фатьма Султан и без того несчастна. Оставьте ей ее украшения, ваша сестра уедет в Дидимотику и постарается больше не мешать.
Сулейман вздохнул:
– Хорошо. Но о чем вы говорили, ты вернулась задумчивой.
– Просто посмотрела на Фатьму Султан другими глазами.
– И что увидела? Ну-ка, иди ко мне ближе, посиди рядом.
– Увидела, что она немолода, одинока и несчастна.
Султан задумался, Хуррем права, Фатьма одинока…
– Повелитель, зачем люди приходят в жизнь?
– Чтобы познать величие Бога.
– Но разве они умирают, познав это? Зачем вся суета, борьба за власть?
Сулейман притянул к себе жену, коснулся губами ее волос.
– Ты родилась в простой семье, рождение не наложило на тебя тяжелых обязанностей. А наши дети, разве они могут не быть ответственными за каждый шаг, за каждый поступок? Рождение в семье правителей, тем более, столь великой страны заставляет жить, как требуется, а не как хочется.
– Но разве это дало счастье нашим детям? Они с рождения живут под угрозой быть задушенными шелковым шнуром, если с вами, спаси Аллах, что-то случится. Знают, что соперники, враги друг другу. Разве борьба за трон, даже трон Османской империи делает человека счастливым?