— Конечно, нет, — подчеркнул еще раз Визе. — Как культурный человек…
— Как культурный человек, — прервал его Нойбауэр, — вы нуждаетесь в этих людях для своих опытов, не так ли?
— Это в интересах науки. Наши опыты спасают жизни десяткам тысяч других людей. Вы, наверно, не понимаете, что…
— Почему вы так считаете? Но вы, видимо, не понимаете происходящего здесь. Все дело в элементарной дисциплине, Это исключительно важно.
— Каждый по-своему прав, — произнес высокомерно Визе.
— Разумеется, разумеется. Жаль только, что я оказался не в состоянии быть вам более полезным. Но мы не можем принуждать наших подопечных. К тому же находящиеся здесь люди весьма неохотно покидают территорию лагеря. — В доказательство он повернулся к Пятьсот девятому и Бухеру.
— Скажите, вы ведь предпочитаете остаться в лагере?
Пятьсот девятый повел губами.
— Не так ли? — резко спросил Нойбауэр.
— Да, — ответил Пятьсот девятый.
— Ну, а ты там?
— Я тоже, — прошептал Бухер.
— Вот видите, господин штабной доктор. — Нойбауэр улыбнулся. — Людям здесь нравится. Тут уж ничего не поделаешь.
Визе сдержал улыбку.
— Дураки, — бросил он презрительно по адресу Пятьсот девятого и Бухера. — В этот раз мы действительно не хотели ничего иного, кроме экспериментов с питанием.
Нойбауэр отогнал от себя дым собственной сигары.
— Тем лучше. Двойное наказание за неподчинение. Впрочем, если вы захотите поискать в лагере желающих, вам предоставляется такая возможность, господин доктор.
— Благодарю, — холодно ответил Визе.
Нойбауэр закрыл за ним дверь и вернулся в помещение. Над ним сгустилось пряное голубоватое облачко табачного дыма. Пятьсот девятый вдруг понял, что он чувствует запах табака и даже какой-то зуд в легких. Это не имело к нему никакого отношения; это было чужое самостоятельное ощущение, вцепившееся когтями в его легкие. Он бессознательно сделал глубокий вдох и, наблюдая за Нойбауэром, втянул дым. Мгновение Пятьсот девятый не мог понять, почему он и Бухер вместе с Визе остались в этом помещении. Но потом до него дошло. Объяснение могло быть только одно. Они отказывались подчиниться офицеру СС, и за это их ждет в лагере наказание. Его легко можно было предвидеть— людей вешали только за то, что они не подчинялись дежурному. «Отказ подписать был ошибкой, — почувствовал он вдруг. — С Визе у нас, наверное, еще был бы шанс. Вот теперь нам конец».
Удушающее раскаяние нарастало в его душе. Оно сдавливало живот, накатывалось на глаза. Вместе с тем он остро и непонятно почему ощутил щемящее желание глотнуть табачного дыма.
Нойбауэр рассматривал номер на груди Пятьсот девятого. Он был одним из самых ранних.
— Ты давно уже здесь? — спросил он.
— Десять лет, господин оберштурмбаннфюрер.
Десять лет. Нойбауэр даже не знал, что есть заключенные с момента создания лагеря. «Собственно говоря, это — доказательство моей мягкости, — подумал он. — Таких лагерей наверняка не так уж много. Подобное могло порой оказаться весьма полезным. Трудно все предугадать». Он затянулся сигарой.
Вошел Вебер. Нойбауэр вынул сигару изо рта и рыгнул. На завтрак он ел копченую колбасу и глазунью — одно из своих любимых блюд.
— Оберштурмфюрер Вебер, — сказал он. — То, что здесь происходило, приказом не предусматривалось.
Вебер бросил на него взгляд. Он ждал, что это шутка, но улыбки не последовало.
— Мы их повесим сегодня вечером на перекличке, — сказал он наконец.
Нойбауэр еще раз рыгнул.
— Такого в приказе не было, — повторил он. — Впрочем, почему вы беретесь за такие дела сами?
Вебер ответил не сразу. Он никак не мог понять Нойбауэра, который затеял разговор из-за таких мелочей.
— Для этого ведь достаточно людей, — добавил Нойбауэр. В последнее время Вебер позволяет себе все большую самостоятельность. Все бы ничего, если бы он помнил, кто здесь командует. — Что случилось с вами, Вебер? Может, нервы сдают?
— Нет.
Нойбауэр снова повернулся к Пятьсот девятому и Бухеру. Вебер сказал: «Повесить». В общем, все правильно. Но какой смысл? День сложился лучше, чем можно было предполагать. Кроме того, приятно было дать Веберу понять, что не все должно происходить так, как ему захочется.
— Это не было прямым отказом от выполнения приказа, — объяснил он. — Я велел подготовить волонтеров. В данном случае это не так. Посадите этих людей на двое суток в бункер, и больше ничего. Больше ничего, Вебер, понятно? Мне хотелось, чтобы мои приказы выполнялись.
— Так точно.
Нойбауэр ушел. Довольный, с сознанием своего превосходства, Вебер с презрением посмотрел ему вслед. «Нервы, — подумал он. — У кого здесь крепкие нервы? И у кого ни к черту не годные? Двое суток в бункере!» Он сердито обернулся. Солнечная полоска упала на расквашенное лицо Пятьсот девятого. Вебер вгляделся в него.
— А ведь я тебя знаю. Откуда?
— Не могу знать, господин оберштурмфюрер.
Пятьсот девятый все отлично помнил. Просто он надеялся, что Вебер запамятовал.
— Все же я тебя знаю. Откуда у тебя эти увечья?
— Я упал, господин оберштурмфюрер.
Пятьсот девятый вздохнул. Это были старые уловки. Шутки начального периода. Никому не разрешалось признаваться в том, что его избили.
Вебер посмотрел на него еще раз.
— Откуда же мне знакома эта рожа? — пробормотал он и открыл дверь. — Отправить этих в бункер. На двое суток. — Он снова повернулся к Пятьсот девятому и Бухеру. — Только не думайте, скоты, что вы от меня улизнули. Все равно я вас повешу!
Их вытащили наружу. Пятьсот девятый от боли закрыл глаза, но почувствовав свежий воздух, снова открыл. Вот и небо. Голубое и безбрежное. Он повернул голову к Бухеру и посмотрел на него: они унесли ноги. По крайней мере, пока. В это трудно было поверить.
Они прямо выпали из бункеров, когда двое суток спустя шарфюрер Бройер велел открыть двери. Последние тридцать часов оба пребывали то в полузабытьи, то в беспамятстве. В первые сутки они еще перестукивались изредка друг с другом, но это длилось недолго.
Их вынесли наружу. Они лежали на «танцплощадке» рядом со стеной, окружавшей крематорий. Их видели сотни людей; никто к ним не прикасался. Никто не помог им встать с земли. Каждый делал вид, что их в упор не замечает. Приказа насчет их судьбы не было, поэтому они просто не существовали. Прикоснешься к ним и сам загремишь в бункер.
Два часа спустя в крематорий были доставлены первые мертвецы этого дня.
— Что с ними? — спросил лениво осуществлявший наблюдение эсэсовец. — Их вместе вот с ними?