Джек в растерянности смотрел на толстяка.
А не безумие ли все это?! Менее двух месяцев назад в Бате он уже предпринимал нечто подобное и потерпел неудачу.
Потерпел. Да. Однако…
Однако так сложились тогда обстоятельства. Но… разве теперь они не могут сложиться иначе? Почему бы не попытать счастья? Если Летти испытывает к нему те же чувства, что и он к ней, то, может быть, она согласится бежать с ним. Особенно если учесть, что это избавит ее от той печальной участи, которая ждет Рыжего Хью. А впоследствии и от обвинения в государственной измене. Ведь не станут же они уличать в этом жену собственного агента.
— Бог свидетель, сэр, — молвил Джек, протягивая рыцарю руку, — я последую вашему мудрому совету.
Он полез под половицы, где обычно хранил Геродота, и извлек кошелек.
— Сорока скудо хватит? — осведомился юноша, пересчитывая монеты.
Уоткин промокнул потный лоб.
— Полусотни наверняка… с дюжиной фляжек «Монтепульчиано» в придачу.
Джек вручил ему деньги.
— В какое время начинается служба?
— В одиннадцать.
Джек посмотрел на свои карманные часы.
— Но до одиннадцати осталось менее часа.
Уоткин встал на ноги, пошатнулся, но выровнялся.
— Тогда я предлагаю каждому заняться своим делом. Ты пойдешь в часовню. Я на конюшню и далее. — Он наклонился вперед и взял Джека за руку. — Не тревожься, дружище. Я встречу тебя с лошадьми и буду рыдать, расставаясь с тобой, потому что твой отъезд станет горьким напоминанием о том, как я в свое время упустил возможность поступить так же. Как бы сложилась моя судьба, решись я на это? Кем бы я мог теперь стать?
Слеза потекла по пухлой щеке, но рыцарь смахнул ее и ушел. Его стенания и лай собачонки затихли внизу, однако не сразу, и под это сопровождение Джек успел черкнуть на клочке бумаги записку в несколько строк.
Лишь уже направляясь к палаццо Мутти, он осознал, как важен для него этот шаг. Если надежды его оправдаются, если Летти действительно любит его столь же крепко, как он ее любит, она непременно отважится на побег ради их взаимного счастья. Правда, Джек уже никак не сможет присутствовать при захвате Рыжего Хью Макклуни, потому что, если везение Абсолютов вернется к нему, в это время он со своей избранницей будет находиться на борту рассекающего волны суденышка. Спешащего, кстати, прямиком в спасительную для них Геную, а не куда-нибудь… в романтическую неизвестность.
«Что значит радость отмщения, — подумал внезапно пришедший в хорошее настроение Джек, — по сравнению с радостями любви?» И усмехнулся, сообразив, что он, между прочим, намерен действовать в полном соответствии с полученным указанием, а именно: возвращаться домой. Ведь в шифровке вовсе не сказано, что он должен возвращаться один.
Собственно говоря, почти все остававшиеся, несмотря на жуткий зной, в Вечном городе английские эмигранты являли собой оплот движения якобитов. В большинстве своем это были придворные короля Джеймса и служащие при его дворе люди, часть обязанностей которых заключалась в прощупывании посещающих Рим соотечественников и обработке их с целью привлечения к делу. Джек сам в полной мере подвергся такой обработке в кабачке у Анджело.
Сейчас, однако, юноша ругал себя за то, что не проявил большей податливости, отвечая на эти заигрывания, и не удосужился до сих пор побывать, к примеру, в протестантской часовне. Ведь тогда он бы теперь не плутал, как дурак, по дворцу. Серебряный крестик и вправду позволил ему войти через главный вход, стоявший привратник неопределенно махнул рукой в сторону уводящих во тьму коридоров, пробормотав одно слово: «капелла». Однако, пройдя в указанном направлении, Джек попал во внутренний двор, окруженный колоннадой, куда со всех сторон выходило множество совершенно не отличающихся друг от друга дверей. Юноша ткнулся поочередно в три из них, но обнаружил за каждой комнату с зачехленной, как в пустом доме, где ему довелось бдеть по ночам, мебелью и закрытыми ставнями. Наконец он нашел лестницу, по которой поднялся наверх, однако и там было безлюдно, а единственная попавшаяся навстречу служанка ни бельмеса не смыслила в английской речи. Не помогло даже тщательно выговоренное по слогам слово «капелла». Ему ничего не оставалось, как двинуться дальше по коридору, боязливо косясь на развешанные по стенам через каждые несколько футов портреты. Короли и принцы из дома Стюартов, равно как и их царственные супруги, строго взирали на него сверху вниз, словно бы полагая, что это именно он некогда отобрал у них королевство. Когда Джек пристал с расспросами к еще одной не менее непонятливой, чем первая, горничной, часы прозвонили одиннадцать. Увы, он опаздывал… как всегда.
Потом юноша увидел нужную дверь, с виду тоже ничем не отличавшуюся от прочих. Но он обратил внимание на что-то за ней, хотя она уже закрывалась. Этим чем-то, как Джек после понял, был маленький постамент с каменным крестом, обвитым дубовыми листьями. Стоявший возле него служитель еще придерживал дверную ручку, когда та вдруг резко дернулась, и удивленный римлянин едва не повалился на влетевшего в помещение торопыгу.
— Scusi, senore, это… капелла?
Прежде чем прозвучал ответ, Джек и без итальянской тарабарщины понял, что попал куда надо. Он пробормотал еще пару извинений и затворил дверь.
В небольшом темном зальчике царила прохлада, так как он весь, от потолка и до пола, был отделан и выложен мрамором. Свет исходил главным образом от канделябров, хотя вверху Джек заметил два маленьких оконца, через которые проникали солнечные лучи и воздух. Оконные переплеты имели очень непритязательный вид, однако протестантской часовня в полной степени все-таки не являлась, ведь ее посещал и католик-король. Статуи святых и блаженных устремляли взор к небесам, место для хора обозначали резные панели. Выполненные в стиле рококо ангелы с лирами восседали на облаках среди звезд. Хотя благовония сейчас не курились, всюду витал их застоявшийся дух. Помещение было невелико, не больше приходской корнуолльской церквушки, вследствие чего оно казалось до отказа набитым людьми, хотя вряд ли на службу пришло много народу, поскольку день был не праздничным, а обычным. Джек постоял с минутку, давая сердцу успокоиться, а глазам приспособиться к полумраку.
Отнюдь не страдая боязнью замкнутого пространства, он быстро освоился и нашел взглядом Летти, а найдя, двинулся прямиком к ней по правому боковому проходу. Она сидела на самом краю скамьи, глядя на алтарь, перед которым уже стоял пастор. Места позади нее практически не было, и Джек буквально отвоевал его, вынудив некую дородную даму подобрать свое пышное платье и потесниться. Движение рябью распространилось по ряду: люди сдвигались, выражая шепотом недовольство.
Внимания девушки эта легкая суматоха не привлекла: она была полностью поглощена действиями священника. Джек со своего места не видел ее лица, но и того, что ему открывалось, оказалось достаточно, чтобы у него замерло сердце. Так близко к ней он был только раз — в день их расставания в Бате. Прямо перед ним беззащитно белела та самая шейка с убранными теперь наверх великолепными волосами, которую он покрывал поцелуями, а чуть повыше круглился край ушка, по которому он пробегал языком, отчего Летти смеялась, а потом вздыхала. Чуть сместившись, Джек получил возможность полюбоваться кончиком ее носа и тугой щечкой. Сейчас они были припудрены, а тогда дождь омыл их, оставив на виду россыпь веснушек, разбросанных, как звезды по небу, по ее дивной коже.