Вместо ответа толстяк осушил свой стакан и потянулся к бутылке, но, когда наклонил ее, оттуда выплеснулись лишь остатки.
— Принеси еще одну флягу, Пип… то есть, Джек, славный ты малый. Она вон там, в углу, среди прочих.
Джек пошел в указанный угол, отыскал среди пустых бутылок полную, а когда обернулся к Уоткину, тот сидел уже куда более прямо и с пистолетом в руке. Когда рыцарь заговорил, язык его еще слегка заплетался, но не так, как раньше.
— Как ты меня вычислил?
— Я увидел тебя в садах Монте Пинчио, — спокойно ответил Джек, не двигаясь с места. — А из этого сделал и еще один вывод.
— Какой, скажи на милость?
— Ты решил, что меня нет в живых. Кстати, о том же говорит и твоя реакция на мое появление. Думая, что я мертв, ты даже не удосужился сменить пароль и тайник. Та же самая простыня, то же дерево, то же дупло.
— Обыкновенная лень, — буркнул Уоткин. — Староват я уже для таких игр. — Толстяк оглядел пистолет. — Впрочем, может, еще и не слишком. — Он снова поднял глаза на Джека. — В общем, все верно. Ирландец сказал мне, что с тобой разобрались. Я и решил, что это сделано в традиционной манере.
— Он отправил меня в тюрьму палаццо Миллини. Я убежал оттуда прошлой ночью.
— Сбежал от инквизиции, надо же? Стало быть, весь этот переполох затеялся по твоей милости? — Уоткин покачал головой. — Интересно, почему это ирландец засадил тебя в клетку? Вместо того чтобы просто прикончить?
— Как-то раз я спас ему жизнь, — пожал плечами Джек.
— Только и всего? — фыркнул Уоткин. — Вижу, с годами старина становится сентиментальным.
Уоткин внимательно смотрел на Джека. А Джек внимательно смотрел на пистолет. Карманный, крохотный, по существу, лишь хлопушка, какая имелась у Летти в Бате. Однако и такая хлопушка тоже вполне способна убить.
Джек поднял бутылку.
— Выпить не хочешь?
— Хочу. Но еще больше хочу, чтобы ты поставил бутылку и встал спиной к двери.
— А почему, Уоткин? Решил разобраться со мной окончательно? Исправить промах Рыжего Хью?
— А разве у меня есть иной выбор? — вздохнул толстяк. — Если я оставлю тебя в живых, а тебе каким-то чудом удастся ускользнуть от гончих псов инквизиции, которой, похоже, не терпится поквитаться с тобой, ты в конце концов явишься к нашему другу Тернвиллю. После чего я лишусь средств к существованию, да и само мое существование, подозреваю, продлится недолго.
— Ну что ж…
Джек прислонился лопатками к двери, заложил руку за спину и нащупал рукоять поясного ножа. Нож против пистолета мало что значит, но это все же лучше, чем ничего.
— Вообще-то мне кажется, что выбор у тебя все-таки есть. Особенно с учетом того, что в моем убийстве тебе совершенно нет проку…
— Оно гарантирует твое молчание. Ежели только…
— Ежели только у меня нет письма, которое находится в надежных руках и непременно будет отправлено куда надо, не появись я в условленное время в условленном месте.
— Что-то я в этом сомневаюсь, — насупился Уоткин.
— Сомневаешься — жми на курок, — улыбнулся Джек. — Если у тебя хватит отваги.
Последовало долгое молчание. Уоткин двинулся лишь для того, чтобы положить руку на подлокотник. Дуло пистолета качнулось. Джек поудобнее перехватил за спиной нож. Наконец юноша заговорил:
— Любопытно было бы узнать, когда ты стал предателем?
— Чтобы стать предателем, нужно во что-то верить, а я не верю, — пожал плечами рыцарь.
— Ив дело «короля за водой»?
— Больше нет. Это дело умерло под Каллоденом. Только вот труп никак не желает упокоиться с миром.
— Значит, теперь ты верен только себе?
— Ага, единственному оставшемуся королю. Тому самому, чьей безопасности ты сейчас угрожаешь.
Он снова переместил пистолет, и юноша плотнее сжал нож, следя не за пальцами толстяка, а за его глазами. Взгляд выдаст намерение выстрелить, и тогда Джеку придется действовать. На его стороне быстрота и ловкость молодости, но за старого пьяницу сработает порох. Результат непредсказуем.
Спустя несколько нестерпимо долгих мгновений, взгляд рыцаря потускнел. Он сгорбился и слегка отвел ствол.
— Ты говорил о выборе?
Джек перевел дух.
— Я могу и не отправлять свое письмо, а сам доберусь до Лондона не раньше чем через несколько месяцев. Этого времени тебе вполне хватит.
— Хватит? На что?
— На то, чтобы исчезнуть.
Глаза Уоткина сузились, почти скрывшись в мясистом лице. Потом последовал глубокий вздох.
— А что, я ведь и вправду уже начал подумывать, что стал чуток староват для… — Толстяк помахал пистолетом. — Для всего этого. Принялся даже строить планы… Знаешь, вилла в горах, то да се… — Он осекся и, уставясь на Джека, деловито спросил: — И что мне нужно сделать в обмен на твое… временное молчание?
Пальцы Джека, сжимавшие нож, слегка расслабились.
— Помочь мне уехать из Рима.
На сей раз молчание было недолгим.
— А если я так и поступлю? На то, что ты скроешь что-либо от полковника Тернвилля, рассчитывать не приходится, в твоем возрасте еще принято придавать значение таким понятиям, как долг. Но поклянешься ли ты мне чем-то, во что действительно веришь, что не выдашь меня ирландцу? Если ему станет известно, что я помог тебе убежать, он… разозлится. И разыщет меня, где бы я ни прятался… или прикажет разыскать другим. А я, в отличие от тебя, жизни ему не спасал.
Джек сделал шаг вперед, простирая к Уоткину свободную РУку.
— Я поклянусь тебе своей честью, а честь Абсолютов для меня превыше всего. Рыжий Хью уже кое-что знает и очень скоро узнает больше. Тебе же просто придется поверить мне на слово, поскольку твое предательство хотя и поставило меня в сложное положение, но нимало не оскорбило. У меня к тебе счета нет.
Уоткин, как было видно по его бегающим глазам, еще колебался, но между тем ствол пистолета в пухлой руке все клонился, пока и вовсе не ткнулся в стол.
— А об ирландце можешь не беспокоиться. Дело, видишь ли, в том, что я, покинув Рим, приложу все силы, чтобы с ним свидеться, а после нашей встречи он уже не будет опасен. Потому что я намерен его убить.
— Вот это действительно был бы подвиг, — пробормотал Уоткин, пристально глядя наюношу. — Честь Абсолюта требует этого, а? — После легкого кивка юноши он продолжил: — Хм… вообще-то я, пожалуй, понимаю, какова тут главная причина. Ее зовут Летиция, графиня ди Кавальери. Урожденная Фицпатрик?
Джек промолчал.
— Видел бы ты, какая великолепная была свадьба. Сам король Джеймс, даром что болен, почтил ее своим присутствием, а обряд совершал его сын, кардинал Генри.