— Кто она, Тагай? Гугенотка-убийца, свалившаяся с неба? Этот вопрос задал сам король. Генрих стоял в центре своего двора. У него за спиной знать Франции толкалась, борясь за первенство и более хороший обзор.
Пусть к Тагаю и относились как к талисману, почти что шуту, но он достаточно долго жил при дворе, чтобы знать его язык и то, что нравится придворным и его величеству королю.
— Эта женщина, о Великий Отец, больна из-за любви ко мне. Ее родители хотели нас разлучить.
— Ну что ж. Говорят, любовь дарит нам крылья. Но неужели она настолько отчаянно тебя любит, что попыталась проверить это?
Вопрос его величества был встречен общим смехом.
— Похоже, что так, Отец.
— А ты ее любишь, мой Медвежонок?
Тагай посмотрел на бледное лицо, безвольно приникшее щекой к его плечу.
— Неизмеримо, о мой король. Присутствующие одобрительно зашептались, особенно придворные дамы. Диана де Пуатье, главная любовница короля, стоявшая прямо у него за спиной, ласково погладила Генриха по шее.
— Ваше величество, разве мы, верные слуги любви, не обязаны помочь нашему Медвежонку в его беде?
Король ответил красавице улыбкой. Всем было известно, что он ни в чем не может ей отказать.
— Как она, Тагай? Она переживет свое падение?
— Думаю, что да, Отец. Но мне следует уложить ее в постель, и поскорее.
Новый взрыв смеха — первым захохотал сам король.
— Я так и понял, Тагай. Но будь с ней поласковее, ладно? Она еще может сломаться.
Были отданы приказы: приготовить комнату, вызвать врачей.
— Можешь идти и позаботиться о своей возлюбленной, Медвежонок. А позже мы пришлем узнать, как поживает твоя дама. — Король повернулся к придворным и заговорил громче: — Ну что ж, десерт был повержен любовью. Какая жалость! Но раз уж мы говорили о медвежатах, то, кажется, нам следует вернуться сейчас к другому.
В переполохе о нем забыли. Все стали возвращаться к медведю на цепи, а Тагай зашагал в противоположном направлении, двигаясь со своей ношей ко дворцу. Попутно он сбросил с плеча цепкие пальцы маркизы, которая пыталась его задержать. Проходя в одну из огромных дверей, он услышал, как собаки залаяли снова, а прикованный к столбу медведь зарычал.
— Умри хорошо, брат, — тихо проговорил Тагай. — Умри хорошо.
Она спала почти беспрерывно — всю ночь и почти все утро. Тагай позволил врачам вправить ей руку — это оказалось единственным серьезным повреждением, хотя левый бок тоже был сильно ушиблен. После этого молодой человек отослал всех прочь. Только он один находился рядом, когда ее глаза начали открываться. Он говорил Анне что-то успокаивающее, подавал ей укрепляющие отвары и бульон. Вскоре она засыпала снова, а он сидел, смотрел и изумлялся — и сам ничего не ел и не пил.
«Ибо разве не наступает время поститься, когда богиня падает на землю?»
Его разбудил колокол, зазвонивший где-то в глубине дворца. Тагай не мог проспать долго, но за это время она успела открыть глаза — и теперь они были устремлены на него. В то же мгновение он оказался рядом.
— Я встречала тебя во сне, — сказала Анна.
— А я тебя — в моем. — Он поднес к ее губам стакан с отваром.
Она покачала головой.
— Скажи мне, как такое возможно?
Ее глаза были озерами прохладной темноты. Ему пришлось отвести взгляд, чтобы не утонуть в них.
— В моем краю говорят, что сны управляют всей жизнью.
— Похоже, что в этом краю я могла бы жить.
Тут Тагай все же поднял взгляд, решившись заглянуть в ее глаза.
— Где находится этот край? Как он называется?
— Мы называем его по-разному. Но французы, которые хотят им завладеть, назвали его «Канада» — так именуется одно большое поселение. Моя земля лежит далеко, за водами, за закатным солнцем.
— Расскажи мне о ней.
— Я никогда ее не видел, потому что меня привезли сюда в животе моей матери. Я знаю только то, что рассказывала мне она и вождь, которого доставили вместе с ней, мой дядя Доннаконна.
— Тогда расскажи мне это.
Он послушался, и, пока он говорил, Анна наблюдала за ним. Она внимала не только словам, но и чувствам, которые улавливала в интонациях. Голос Тагая стал напевным: то поднимался, то опускался, словно пел песню — про обычаи далекого народа, про те места, где он обитал. Анна поняла почти все. Тагай относился к миру почти так же, как сама Анна. Этот смуглый, странный молодой человек, как и Анна Ромбо, признавал наличие невидимого мира под жесткой скорлупой зримого. И это, невидимое и тайное, живет повсюду — на вершинах гор, в лесных чащах, в сумеречных ручьях. Однако порой Анна ловила себя на том, что просто слушает пение его голоса. И только когда Тагай заговорил о костях своих предков, Анна полностью вернулась в свой собственный мир, к его опасностям.
— Ты сохранил то, что я попросила тебя спрятать? Он указал на подушку, лежащую возле нее. Там она увидела руку Анны Болейн, тщательно завернутую в ткань.
— Мой народ также бережет кости предков.
— Эта женщина — не мой предок. Она… — Анна замялась, не зная, откуда начать и что именно открыть. — Она обладала силой. Она поручила себя моему отцу. Он старается сохранить — это. Спрятать от людей, которые готовы использовать ее во зло, осквернить ее память. Но это так…
Она смолкла. Как объяснить ему, в какой она опасности? Пока что она двигалась вслепую, следуя предостережениям своих снов. Впереди была полная неясность. И тогда она вспомнила еще одну вещь, о которой можно было сказать.
— Меня назвали в честь этой женщины. Нас обеих зовут Анна.
— Анна, да. Я узнал твое имя, потому что ты сказала его врачу, который тебе помогал.
— Правда? Я этого не помню. Тагай встал и поклонился.
— Ты назвала себя Анна Ромбо. А мое имя — Тагайниргийе. — Тут он улыбнулся, потому что эта цепочка странных слогов вызвала у нее на лице выражение недоумения. — Меня называют Тагай. Пока ты не стала Анной, я принял тебя за Атаентсик, дочь Бога Солнца. За богиню, которая упала на землю.
— Я не богиня, — отозвалась девушка. — И мой отец — совершенно не бог. Он — человек по имени Жан Ромбо.
Произнеся его имя, Анна вдруг вспомнила, как отец звал ее, когда она летела с крыши. Она приподнялась на кровати, но решительная рука, оказавшаяся у нее на плече, заставила ее лечь обратно. У нее кружилась голова, однако все решила именно рука. Ради разнообразия не рука Анны Болейн. Рука этого мужчины.
Где бы ни находился сейчас ее отец, это ему придется прийти к ней.
* * *
— Эй, ты! Почему ты ничего не несешь? Мы лени не потерпим, сударик мой!