Оглянувшись, Лавальер убедился в том, что у него еще осталось немного времени в запасе, и сказал:
— Я поговорю с ними. Корбо, задай обычный темп, будь любезен.
Он спустился в проход как раз тогда, когда гребцы начали работать веслами медленнее. В эту же секунду поднялся еще один фонтан воды, на этот раз по правому борту. Язычники уже подошли на расстояние пушечного выстрела.
— Вольные гребцы, вы сейчас получите оружие, чтобы принять участие в нашей славной битве и верной победе. Теперь я обращаюсь к заключенным, у кого есть пряди волос. К вам, чьи ужасные преступления обрекли вас на справедливое наказание. Хотите ли вы искупить свои греховные дела? Что вам больше по душе: стать рабами мусульман или взять в руки оружие и принять участие в славном сражении с врагами Христовыми?
Эти вопросы были встречены молчанием: каждый обдумывал вероятные последствия. Если во время боя гребцы залезут под скамьи, то очень велика вероятность остаться в живых: ведь гребцы нужны на любой галере, рабы являются основой морского дела. Какая бы сторона ни одержала победу, ей понадобятся руки, работающие веслами.
Первым очевидный вопрос задал Жан:
— А что мы с этого будем иметь?
По скамьям пронесся ропот одобрения. Лавальер попытался разглядеть того, кто подал голос.
— Вы не станете рабами полумесяца. Разве этого недостаточно?
Жан встал.
— Раб — все равно раб, какой бы флаг ни висел на мачте. А я слышал, что на турецком весле работают так же, как на христианском.
Гребцы опять одобрительно загудели. Еще один фонтан воды, на этот раз по левому борту, продемонстрировал необходимость ускорить переговоры. Будь у Лавальера время, он бы убил этого преступника на месте уже за то, что он посмел обратиться к капитану французского корабля. А теперь капитан только улыбнулся.
— Но, дорогой соотечественник, разве я не сказал об этом? Сражайся храбро, помоги нам добиться неизбежной победы — и ты получишь свободу, как только мы окажемся в каком-нибудь французском порту.
Жану приходилось слышать по всему королевству, как французские аристократы улещивают, скулят, торгуются и молят на эшафотах. А потом он срубал им головы с плеч. Он без труда мог определить, когда ему лгут. Но знал он и то, что во время боя, если уж ему придется быть рабом, то он предпочтет быть рабом вооруженным.
— В этом случае, дорогой соотечественник, я к вашим услугам.
Его слова были подхвачены еще несколькими голосами, и Лавальер улыбнулся, понимая, что немного увеличил свои шансы, причем ценой, которую он платить не станет. Даже если по Божьей милости они одержат победу, большинство из этого сброда живыми не останутся. А договор с рабом — это и не договор вовсе.
— Раздай им оружие, — приказал он Августину, возвращаясь на палубу. — Возьми у меня в каюте.
Пока мусульмане и соплеменники Акэ продолжали довольно вяло продвигать корабль вперед, с остальных сняли цепи. Сержант раздал им разнообразное оружие: мечи, дубинки, абордажные сабли и алебарды, в основном ржавые и погнутые, но пленники и вольнонаемные гребцы с радостью их хватали.
— Клянусь яйцами епископа! — вздохнул Жан и прошел вперед, протягивая руку, словно для того, чтобы приветствовать старого друга. Впрочем, так оно и было. — Мой, кажется, — сказал он, и гребец, схвативший оружие, встретившись с его взглядом, с проклятьем выпустил странный укороченный меч.
Мужчина, которому достался топор Хакона, оказался не столь благоразумным, но спор о праве владения закончился быстро: скандинав схватил испанца за горло и крепко его стиснул.
— Ах, мой красавец, ты по мне соскучился? — Хакон несколько раз поцеловал лезвие, а потом повернулся к Жану, подняв топор над головой. — Мой друг, жизнь снова хороша!
— Хороша и скорее всего коротка. Если бы здесь был Фуггер, он бы, наверное, на нас не поставил. Будь рядом, в случае чего поможем друг другу.
Еще одного человека Жану хотелось иметь рядом с собой в приближающемся бою, и он поспешил найти Джанука. Тот рассекал воздух кривой турецкой саблей.
Поспешно пригнувшись, Жан сказал:
— Держи ее подальше от моей головы. Одного полукруглого удара мне хватит на всю жизнь.
Джанук рассмеялся и опустил выгнутый клинок.
— Мне нужно кое-что у тебя спросить, Джанук.
— Спрашивай.
Понизив голос, Жан сказал:
— Я знаю, что ты янычар.
— Ну и что?
— А то, что нас преследуют твои единоверцы. Нет, не надо отрицать этого, я понимаю, почему ты решил делать вид, что это не так. Ты сказал нашим тюремщикам, что ты хорват, что тебя выкрали ребенком и сделали мусульманином вопреки твоему желанию. Я прав? Так ты получал больше еды и сохранил волосы.
Он указал на прядь волос, оставленную на голове у его молодого сотоварища.
Джанук не отводил взгляда.
— И ты хочешь узнать, на чьей стороне я буду в этом бою.
— Ну… вроде того. Я же сказал тебе — мне не хочется еще раз получить удар кривой саблей. Особенно сзади.
Джанук оглянулся и увидел, насколько близко подошли галеры. Он нашел взглядом фигуру в широких черных одеждах, стоявшую под раздвоенным жалом змеи. Он даже смог разглядеть, как Хаким размахивает руками, призывая своих гребцов удвоить усилия к вящей славе Аллаха. Джанук улыбнулся:
— Не буду отрицать: я молился, чтобы меня вызволили мои братья-мусульмане. Но во главе наших преследователей стоит человек, который ненавидит меня сильнее всех на этом свете. Это — кровная месть. И Аллаху угодно, чтобы один из нас сегодня погиб.
Теперь уже улыбнулся француз.
— Тогда я считаю, что нам, ветеранам Мохачской битвы, следует держаться рядом. Я почту за честь сражаться подле тебя.
— Я тоже.
Они сжали друг другу запястья. В этот момент к ним подбежал Хакон.
— Ну, друзья мои, — объявил он, — будете ласкать друг друга потом. Может, вы и не заметили, но нам вот-вот предстоит вступить в бой.
Огромный скандинав дрожал от восторга. Он подбросил топор высоко в воздух, мощно хлопнул обоих товарищей по плечам и поймал оружие на лету.
— Хакон! — возмущенно воскликнул Жан. — Скорее всего к исходу этого дня мы все погибнем!
— Знаю! — прокричал викинг. — Чудесно, правда? Жаль, что Фенрира со мной нет.
Ему никто не ответил, потому что раздался крик: «На весла! На весла!» Положив оружие рядом с собой, все трое схватились за огромную дубовую рукоять и по команде принялись грести в утроенном темпе. Капитан Большенос был им ненавистен, но на всех произвел глубокое впечатление его первый маневр.
Противник был уже не далее чем в трехстах шагах за кормой галиота и готовился обогнать «Персей» с обеих сторон, чтобы зажать его в клещи. Если пиратам удастся это сделать, то «Персей» и, что важнее, его капитан обречены.