По улице проскакала лошадь. Илона мысленно просила Господа о том, чтобы всадник проехал мимо, но нет.

Знакомый голос негромко позвал за ставнями:

— Князь?..

Она закрыла ему уши, но он все равно услышал и отозвался:

— Иду.

Лошадь отъехала, но недалеко.

Влад попробовал подняться, Илона удержала его.

— Моя любовь. — Дракула накрыл своими руками ее ладони.

— Останься.

— Нет, больше не могу, — ответил он твердо. — Меня призывает Господь.

— Странно, что Всевышний говорит голосом Иона.

Он рассмеялся, высвободился из ее объятий, поднялся. Пока князь быстро, по-солдатски, одевался, Илона неотрывно смотрела на него, разглядывая каждый мускул, запоминая каждый шрам. На его теле не обнаружилось ничего нового, такого, чего она не знала, не помнила наизусть, не держала постоянно в голове.

Он натянул один сапог, обернулся и увидел, как внимательно, со скрытой страстью, она смотрит на него.

— Что ты? — спросил Влад.

— Возвращайся ко мне, — прошептала Илона.

Князь натянул второй сапог, сел на кровать рядом с ней.

— Я постараюсь, но если не получится, то Ион поклялся мне…

Она заставила его замолчать, приложив палец к губам.

— Я знаю, но подозреваю, что если не вернешься ты, то и Тремблак тоже. Я вряд ли увижу его живым, если ты погибнешь.

Влад попытался возразить, но женщина не позволила ему.

— Я буду в безопасности, снова оденусь в мужскую одежду и ускачу в Клежани, к монахиням. Ты так щедро жертвовал им. Наверное, любовница князя должна доживать свои годы именно там.

Он улыбнулся такой неожиданной горячности, взял ее пальцы, поцеловал их.

— Мне как-то трудно представить тебя в монашеском платке.

— Если ты не вернешься, то я обрежу волосы и буду носить платок до самой смерти. — Ей вовсе не хотелось улыбаться.

Дракула прикоснулся к ее густым, пышным волосам, отбросил их с плеча и негромко сказал:

— Не делай этого ни по какой другой причине.

Она склонила голову ему на руку. Он наклонился, поцеловал ее лоб, закрытые глаза.

— Вот так и оставайся, — прошептал князь. — А когда ты снова откроешь их, я буду опять здесь, рядом с тобой.

Она послушалась, как делала всегда. Илона слышала, как он открыл дверь спальни. С улицы послышались приглушенные голоса. Мужчины что-то обсуждали.

Когда лошади ускакали, она по-прежнему не открывала глаз, несмотря на то что слезы струились по щекам из-под ресниц. Он никогда не нарушал обещаний, которые давал ей, и никогда их не нарушит. Илона верила в это.

Глава тридцатая КРИКИ В НОЧИ

Хамзу разбудил крик. Поначалу посланец султана не понял, во сне или наяву донесся до него этот пронзительный клич охотничьей птицы. Если это было во сне, то он слышал его среди песчаных барханов, окружающих каменные стены Лаца, которые грезились ему. Будь это так, то Хамза хотя бы в забытьи мог ненадолго вернуться на берег Черного моря, где он родился. Паша жаждал ярких ощущений, тепла и света, но оказался в сыром мрачном замке Джурджу. Даже ворох меховых шкур и овечьих одеял, под которыми он спал, не спасал от влажности, тянувшейся от реки и пробиравшей до костей.

Если крик прозвучал не во сне, а на самом деле, то больше всего он был похож на призыв сокола, которого Хамза-паша привез с собой. Стоит сказать, что его звание — сакир-сибах, главный сокольничий, теперь являлось исключительно почетным и номинальным. Бывший учитель постоянно был занят государственными делами и исполнением воли султана, но каждый житель Оттоманской империи должен был, как и прежде, иметь ремесло и заниматься им, на черный день, как говорится.

Сам Мехмет частенько пропадал в садах. Его можно было найти там с неизменной лейкой или с садовой лопаткой в руке. Отчасти это объяснялось и большой увлеченностью султана всем, что растет на земле. Каждый его посланец, куда бы он ни ехал, был обязан выискивать редчайшие растения и доставлять их повелителю.

Задание, которое получил Хамза от Мехмета на этот раз, предоставляло ему редкую возможность подготовить охотничью птицу к весне, надрессировать ее, чтобы она привыкла садиться султану на руку. Этого соколенка вытащили из гнезда слишком рано, поэтому он был нервным и отличался дурным характером. Хамза уже достаточно долго был добр с ним, но это не принесло результата, так что пришло время перейти к строгости.

Паша окончательно проснулся, и грезы о теплом море и песках растаяли без следа. Через несколько мгновений он уже будет стоять на коленях, и молитвенная подстилка вряд ли убережет его ноги от холодной сырости замковых плит. В Джурджу теперь находились турки, но замок был когда-то построен франками. Видимо, холод, царящий в нем, не очень-то их беспокоил.

Послышался еще один крик. Теперь он скорее походил на какую-то усмешку и прозвучал довольно близко.

Хамза повернулся, чтобы взглянуть на человека, лежащего рядом с ним, на его великолепные, красиво причесанные волосы, обрамляющие голову красноватой волной. Он мог догадаться, что этому человеку снилась боль.

Его звали Фома Катаволинос. После падения Константинополя он принял ислам ради того, чтобы служить султану, и получил другое имя, Юнус-бей, но Хамза по-прежнему называл его так, как когда-то, в самом начале. Этот человек не во всем изменил своей вере, носил прежнюю одежду, не следил за волосами и не покрывал головы. Как все греки, он любил схитрить и находил в этом удовольствие. Благодаря некоторым своим способностям Катаволинос сумел сделать карьеру.

Хамза вздохнул. Он понимал, почему Мехмет отправил их в это посольство, прекрасно зная, что оно не принесет ничего приятного. Когда теперешний паша был сокольничим, он нередко привязывал ослепленную крысу рядом с гнездом сокола, чтобы заманить в ловушку взрослую птицу. Теперь он сам оказался на месте этой крысы, стал приманкой, чтобы соблазнить того, с кем им предстояло свидеться здесь, тогда как человек, лежащий рядом с ним, оказался здесь по причине своих особых талантов.

Распоряжения, которые они получили от султана, были однозначны. Если князя Валахии не удастся соблазнить, то его надо уничтожить, сломить. Так же как и в случае с соколом, Мехмет не желал терять время на то, чтобы приручать противника, делать его послушным. Он просто хотел получить быстрый результат и насладиться им. Никто так не преуспел в том, чтобы сломить человека, как этот грек.

Хамза почувствовал, что его пробирает озноб. Аллах ведает, что он вовсе не хотел участвовать во всем этом. Паша помнил, как было трудно сломить волю князя Валахии, когда тот был еще юношей. Сколько же потребуется усилий теперь, когда он стал мужчиной, познал власть? Не зря о нем рассказывают довольно пугающие истории!