Османский наместник приказал стрелять всю ночь в свете факелов, доведя проломы до уровня земли, и наутро венгры и польская шляхта ринулись в атаку. Под ожесточенным обстрелом по фашинам они перебежали ров, ринулись в проломы и захлестнули башни вместе с их немногочисленными защитниками. Что происходило внутри, от леса было не разглядеть, но не прошло и часа, как на обеих башнях взвились польские знамена, а захватчики открыли сверху огонь по городу. Казалось, участь Пскова предрешена: часть стены с двумя башнями в руках врага, все новые и новые толпы схизматиков и басурман бегут через ров к ним на подмогу, как вдруг…
Из недр Свиной башни вырвалось облако белого дыма — и камни вперемешку с людьми взметнулись ввысь, полетели в стороны. Тут же запели трубы, и русские воины, перейдя во встречную атаку, перемахнули ров, ворвались во вражеские сапы и перебили ошалевших от грохота и неожиданности немецких пушкарей.
Стрельцы и боярские дети ринулись по траншеям дальше, рубя и коля всех, кто оказывался на пути. Следом за ними через ров перебрались горожане с веревками: они обвязывали пушки и волокли их в город. Причем среди этих отважных людей были даже женщины.
В траншеях началась сеча, защитники Пскова попятились, уступая напору многочисленных наемников, и вскоре покинули сапы, уйдя обратно в крепость. Преследователей отогнали пулями стрельцы, засевшие среди обломков разрушенной стены.
Штурм можно было бы считать провалившимся — если бы не несколько сотен поляков, засевших в Покровской башне и то и дело стреляющих по городу, тревожа людей и мешая правильной обороне. С ними покончили вечером. Князь Иван Шуйский самолично повел в атаку на угловую башню три сотни храбрецов, ворвался на первые этажи, после чего отступил — и Покровская башня вместе с засевшими в ней схизматиками исчезла в облаке взрыва.
— Похоже, воевода заложил туда мины еще накануне, — поделился догадкой с Урук-беком Андрей. — На что ему башни с разбитой внешней стеной? Вот он их и рванул. Да еще и вместе с разбойниками. Хитер княже. Я бы, наверное, не догадался.
На Псков опустилась ночь. Закончился день, унесший жизни восьмисот шестидесяти трех псковичей и пяти тысяч завоевателей. В темноте долго стучали топоры. На рассвете поляки увидели, что на месте погибших башен стоят новые, деревянные. Защитники раскатали ближайшие избы и восстановили укрепления из бревен. Причем воины сидели не только в деревянных башнях и на стене, но и перед ней, регулярно стреляя из пищалей в бойницы сапы. Князь Шуйский хорошо изучил повадки османского пса и подпускать к укреплению поджигателей не собирался.
Польские воеводы решили восстановить сапу, установив в ней новые пушки взамен унесенных — но во второй половине дня псковичи устроили неожиданную вылазку, вырезали всех работников и утащили к себе обе пушки, что поляки успели переставить сюда из-за реки. Захватчики попытались обосноваться в сапе снова — и опять оказались жертвой молниеносной атаки.
Борьба за сапу длилась почти две недели: когда русские понимали, что там собрано слишком много наемников, то долбили ее из пушек, дырявя ядрами земляные насыпи и причиняя немалый урон. Если работники оставались без многочисленной охраны — их убивали в тихих вылазках, что случались в самое разное время.
Вскоре ходить в сапу отказались и закаленные в боях воины, и тихие обозники. Османский пес смирился с неудачей и приказал перенести направление главного удара. Поляки начали усиленную бомбардировку стен с батарей, установленных за рекой Великой.
Поволжские татары тоже не бездельничали, регулярно возвращаясь с добычей в виде лошадей, телег, оружия и доспехов. Польским фуражирам явно приходилось несладко. Возможно, татарам удавалось вырезать не всех. Возможно, степняки и не всегда выходили победителями в безвестных сечах на глухих лесных дорогах. Однако кормиться за счет псковской земли завоевателям всяко не удавалось. Если каждый второй грабитель не возвращается живым — каждому первому на вылазку в чужую деревню уже не хочется.
Поляки долбили Псков ядрами через реку больше недели. Стены этого напора не выдержали и в трех местах обвалились. Как ни странно, русские пушкари никак не отвечали, словно не имели на этой стороне города ни пищалей, ни даже тюфяков. Во второй день ноября Баторий решил, что стены уже достаточно разрушены, а лед вполне крепкий — и бросил на штурм безумных в своей отважности османских наемников. Венгры ринулись через реку густой толпой, вскарабкались на вал… И тут по ним в упор ударил залп доброй полусотни пушек. Картечь смела людей на десятки шагов, а когда уцелевшие в надежде на замешательство пушкарей снова кинулись вперед — пушки ударили опять. И в третий раз! Следом часто-часто застучали пищальные выстрелы стрельцов, после оглушительных залпов показавшиеся легким перестуком — и через миг снова жахнул крупный калибр.
Атака османцев не была отбита — она была полностью уничтожена. Слуги султана, кое-где еще шевелящиеся, остались лежать все до единого на молодом осеннем льду реки Великой, выстилая ее от берега до берега в три слоя.
Больше никто через реку на штурм псковских проломов не ходил. А вот горожане в вечерних сумерках вылазку совершили — опять вырезав пушкарей, теперь уже на заречных батареях.
Два дня польские пушки молчали, потом заговорили снова. И опять псковичи под покровом вечерних сумерек совершили вылазку и в жестокой сече перебили всех, кого застали возле горячих стволов. Там же нашли свой конец и две сотни немецких наемников, поставленные пушкарей охранять. В том бою пал смертью храбрых донской атаман Михаил Черкашенин, перед выходом на вылазку сказавший своим товарищам:
— Чую, быть мне ныне убитым. Псков же останется нерушим.
И словно по его пророчеству — польские пушки после этого дня больше уже не стреляли. То ли у османского пса кончился порох, то ли кончились артиллеристы, но шестого ноября наемники утащили с батарей уцелевшие орудия и перестали тратить силы на строительство новых сап.
Какие-то излишне активные шляхтичи еще пытались пробиться через псковские стены, кромсая их ломами и кирками под прикрытием простенького навеса, но несколько дней поливания кипятком, касательных выстрелов из пищалей и метания стальных кошек, которыми псковичи цепляли поляков за одежду и выволакивали их наружу — вынудили осаждающих отказаться и от этой надежды.
Война вокруг Пскова превратилась в отдельные редкие стычки — когда защитники открывали ворота, налетали на зазевавшихся в опасной близости наемников, рубили их или захлестывали веревками и возвращались обратно под прикрытие стен. Дни проходили за днями, недели за неделями — но ничего не происходило.
За тяготами войны и осады почти незамеченной русскими людьми осталась огромная трагедия их любимого государя. Четырнадцатого ноября царский сын Иван, распрощавшись с отцом, отправился на богомолье, но спустя четыре дня, так и не доехав до Кирилло-Белозерского монастыря, тихо скончался в Александровской слободе.
Тайна смерти царевича навсегда осталась одним из самых таинственных секретов русской истории. При вскрытии его гробницы оказалось, что останки содержат ртуть и мышьяк в количествах, на порядки превышающих обычную норму, что заставляет подозревать причиной гибели царевича отравление. Однако, с другой стороны — Иван Иванович известен в истории своей болезненностью, а ртуть и мышьяк в XVI веке очень часто входили в состав лекарственных препаратов. А значит, отравление могло быть и неумышленным.