Игар подошел и сел — как на раскаленную сковороду.
— Звать-то тебя как?..
— Игар…
Прямо напротив скамьи вся стена была увешена бумажными лоскутками — белыми и пожелтевшими; каждый снабжен был грозной жирной надписью: разыскивается законом для предания справедливому наказанию… Игар не раз видел подобные листки на людных перекрестках, где они украшали собой столбы и стены.
— Кто ж тебя разукрасил, Игар? Воровал чего-нибудь, а хозяин за руку цапнул, так?
«Разыскивается законом… Снур Кнутобой, беглый, клейменный, повинный в разбое и хулословии… Росту среднего, телосложения тучного, клеймо на лбу старое, синюшное…»
— Ладно, не отпирайся… Бродяжка?..
Игар проглотил слюну. «…для предания справедливому наказанию… Ивилина Ушко, беглая, шлюха, повинная в…»
Длинноволосый усмехнулся:
— Повезло тебе, Игар… Ладно, глазами-то не бегай… Дело есть.
«Разыскивается для предания справедливому наказанию беглый послушник Игар, прозвища не имеющий, восемнадцати лет… Росту среднего, телосложения тощего, глаза имеет серые, волосы русые, нос прямой… Приметы особые: таковых не оказалось. За оного назначена награда сто полновесных золотых, а если кто укажет на…»
Игар очень хотел надеяться, что на лице его, отмеченном кровоподтеком, не отразилось паники. Обладатель тусклых волос, вальяжно развалившийся на столе; толпа просителей в приемной, стражник у входа… Сколько времени понадобиться блюстителю, чтобы отставить вязание и схватить свою пику?..
…Сто полновесных золотых! Он в жизни не видел столько денег сразу. Кто платит? Перчатка Правды? Княгиня, или, может быть, та, оскорбленная, у которой корова в розарии…
Длинноволосый таинственно улыбался; Игар отвернулся. Святая Птица, а мне-то нужна была одна только, одна серебряная монетка, чтобы подкупить писца и проникнуть к архивариусу…
— Лови!
Игарова рука сама привычно вскинулась и перехватила в воздухе тяжелый звякнувший мешочек. Длинноволосый удивленно поднял брови:
— Ого! А я думал, упустишь… Или ты денежки не роняешь, а?
В мешочке явственно прощупывались ребра монет. Некоторое время Игар тупо позванивал невесть как попавшим к нему богатством.
— Ловок ты, — заключил длинноволосый, получая удовольствие от Игарового замешательства. — Ловок… Нынче в трактир пойдешь. Вина закажешь, нажуешься вдоволь — только пьяным чур не напиваться!.. И примешься градоправителя ругать — мол, налоги высокие, всякое там… Законы опять же плохие… Народишко встрянет, и себе ругаться будет — а ты замечай, кто более всех болтает. Как зовут, какого цеха… Потом ко мне придешь — я добавлю. Денежек добавлю — и проваливай на все четыре… Понял?
Игар не понял. Он вообще плохо сейчас соображал, и смысл обращенной к нему речи ускальзывал, терялся за шевелением тонких губ и покачиванием ноги с коричневой подметкой; все силы шли на то, чтобы сохранить прежнее выражение лица. Он чувствовал себя голым, выставленным на всеобщее обозрение со своими глазами, волосами и отсутствием особых примет, но главное — о дурак! — именем, именем, которое он так и не удосужился себе придумать…
Нога. Нога длинноволосого покачивалась заманчиво близко — если схватить за эту ногу, да резко дернуть на себя…
— Ай-яй-яй-яй! — завизжали в приемной; длинноволосый поморщился. С грохотом распахнулась дверь; стражник, не так давно мирно вязавший у входа, втащил за шиворот упирающегося, расхристанного мальчишку лет пятнадцати. Мальчишка вопил не переставая.
— Прощения просим, — сказал стражник, с трудом перекрывая его визг. — Помещеньице бы нам…
Длинноволосый раздраженно ругнулся:
— Сколько раз можно просить…
Стражник перехватил мальчишкин воротник поудобнее:
— Дело вот срочное… А вы в канцелярию пока…
Незакрытая дверь со скрипом качнулась. Игар увидел свободный теперь выход с пустым стулом и грозной пикой у стены. Один медленный, как бы случайный, маленький шаг к двери…
Писец — кажется, тот, что прогнал в свое время Игара — заслонил собой узкий дверной проем; на бумаге в его руках высыхали свежие чернила:
— Прошу прощения… Господин мой — он обращался к длинноволосому, — подпишите, будьте любе…
Очередной визг мальчишки, с которого тем временем спустили штаны, поглотил конец его фразы. Стражник невозмутимо пропустил через кулак выловленную в кадке розгу; мальчишка ерзал по скамье голым животом, не решаясь, впрочем, бежать. Игар, стоящий как раз под желтой грамотой, обещавшей за его, Игара, голову сто золотых монет, потрясенно смотрел, как длинноволосый опускает палец в чернила — и прикладывает его к углу принесенной писцом бумаги.
«Ибо неграмотный, — говаривал в свое время Отец-Научатель, — подобен скоту — столь же тупоумен…» И над рыбьим хвостом, лежащим рядом с чернильницей, кружились мухи, и капали слезы на старую, зачитанную азбуку…
В этот момент мальчишка, до которого добралась наконец вооруженная розгой рука правосудия, взвыл так, что содрогнулись стены, и все присутствующие невольно обернулись к скамье.
Все, кроме Игара, потому что в следующее мгновение он уже бежал.
Ему показалось, что все просители, собравшиеся в приемной, в этот момент сошли со своих мест, чтобы встать у него на дороге. Спасительный выход, где рядом с пустым стулом стояла у стены грозная пика, отдалялся и отдалялся, как отдаляется подсвеченная солнцем поверхность воды от тонущего, захлебывающегося пловца. Чья-то рука цапнула его за плечо — он рванулся, едва не оставив в чужой руке клок рубашки; преследователи его оказались в куда более выгодном положении, потому что перед ними толпа раздавалась сама собой, а Игару приходилось протискиваться и расталкивать.
И тогда, почуяв бесславную неудачу побега, он швырнул под ноги преследователям так и не заработанный мешочек с монетами.
Угодив под тяжелый каблук, мешочек треснул. Медные кружочки раскатились, ударяясь о подвернувшиеся по дороге башмаки; кто-то вскрикнул, а кто-то поспешил наклониться и подобрать, и его примеру последовали многие, еще более многие, все… Забыв о здравом смысле, просители следовали давнему, с пеленок усвоенному правилу: денежке не место на полу.
Первым споткнулся стражник. Длинноволосый налетел на него сзади; Игар не видел этого и не слышал. Последним усилием перепрыгнув через чью-то согбенную спину, он вылетел на залитую солнцем улицу и кинулся в ближайший проходной двор.
* * *
Блеклая трава готовилась встретить осень, а на восточном склоне из-под ее желтых зарослей лезла новая, молодая, пригретая солнышком, спутавшая времена. Аальмар кинул на землю свою куртку — свою замечательную, кожаную, со шнурками и пряжками куртку! — и уселся, вытянув ноги, усадив девочку рядом с собой.
— Скучала?
Она кивнула, совершенно искренне и не кривя душей. Пожалуй, впервые она по-настоящему обрадовалась его возвращению; сойдя с коня, он предложил ей руку, как женщине, как равной! Стоило видеть в эту минуту лица Лиль и мальчишек…