Некоторое время после этого я имел возможность наблюдать, как под самым моим окном бродят потерявшиеся визитеры. Как спрашивают у прохожих о гостинице «Отважный суслик», а прохожие вертят недоуменно головой и посылают гостей в разные стороны, как гости глядят на меня, по пояс высунувшегося из окна — и не видят, не видят в упор…
Глиняная фигурка лежала на столе, над ней кружилась одинокая комнатная муха.
Ко мне приходила женщина, у которой убили мужа. Старушка, у которой ночные грабители вырезали всю семью; заплаканная служанка, которую изнасиловал собственный хозяин. Многие визитеры скорбели не только о собственных потерях — так я узнал о неправедном судье, за взятку оправдывавшем убийц и посылавшем на плаху невинных, о спесивом аристократе, который развлекался псовой охотой на людей; тощий как щепка крестьянин рассказал о судьбе своей деревни — какой-то бесчестный воротила скупил у продажного старосты общинные земли, поставив почти сотню семей на грань голода и разорения. Все приходившие ко мне рассказывали — со слезами или подчеркнуто отстраненно — о своих бедах и о виновниках этих бед, и даже мне, человеку в общем-то черствому, становилось все более кисло.
Флер над фасадом «Отважного суслика» продержался почти час. Город плавал в теплых сумерках; не дожидаясь, пока моя маскировка опадет, я снова обернулся толстой некрасивой женщиной, положил ключи от номера в карман передника и спустился в холл. Хозяйская дочка, дежурившая за конторкой, вылупила на меня круглые голубые глазищи; я не удержался и показал ей язык.
— …Госпожа, вы не подскажете, как найти гостиницу «Отважный суслик»?
Спрашивал юноша лет семнадцати, тощий, хорошо одетый и очень несчастный с виду.
— На что вам? — спросил я. Голос у моей личины оказался визгливый, напоминающий почему-то о дохлой рыбе.
— Мне надо… — он запнулся. Посмотрел на меня, то есть на толстую некрасивую личину, исподлобья: — А… вам-то что за дело?
— Нету здесь никакого суслика, — сказал(а) я сварливо. — Был, да весь вышел.
Юноша отошел прочь; по-видимому, он не поверил скверной женщине, в которую я обернулся, и намеревался продолжить поиски.
Не могу сказать, что в тот момент мне было жаль его. За один день передо мной прошло столько драм и трагедий, что на сочувствие нежному юноше не осталось сил. И кто знает, кому и за что он собрался мстить. Может, у него собаку убили. Или девушку увели…
Я шел по улице тяжелой походкой прачки. Грязный подол колыхался над самой булыжной мостовой, победоносно грохотали деревянные башмаки. И что за извращенная фантазия заставила меня выбрать именно эту, в высшей степени неприятную личину?
Эйфория — радость внезапного приза, гимн свалившегося с неба всевластья — закономерно сменилась тупой усталостью и едва ли не тоской. Я смотрел, как роется в куче отбросов ослепительно белый, с аристократическими манерами кот. Как он изящно поддевает чистой лапой то селедочный скелет, то обрывок картофельной шелухи; скверно, думал я. Во-первых, покарать возможно только одногозлодея, в то время как злодеев в мире — пруд пруди. А во-вторых — ну что за низкая человеческая порода, что за подлое желание наказать врага чужими руками, выкупить справедливость, вместо того чтобы самому помочь ей воцариться…
Я намеренно злил себя. Мне очень хотелось увидеть в сегодняшних визитерах — корыстолюбивых, расчетливых купцов.
Вот если бы во всех их бедах виновен был один человек, раздумывал я угрюмо. Вот если бы… Как там говорил старичок-одуванчик? «Чем справедливее будет ваша Кара, чем могущественнее покаранный и чем больше злодейств у него за плечами…»
— Эй, баба, сбрендила?!
То, что я поначалу принял за стенку, возникшую прямо у меня на пути, оказалось всего-навсего пьяным ремесленником, судя по запаху, кожемякой.
— Эй, баба? Бодаться? Ты чего это? А? — тон его из удивленного все быстрее перетекал в игривый.
Я настолько поразился кожемякиным вкусам — польстился же на такую уродину! — что даже не сопротивлялся, когда он зажал меня — то есть мою личину — в темный угол какой-то подворотни.
— Ты, это… — голос его истончился и романтически задрожал. — Красотка, я сегодня заработал, хошь, в трактир пойдем?
Вонь от него исходила неописуемая. Все еще рассчитывая обойтись без резких жестов, я выдавил из глотки смущенное «хи-хи».
— Голубок, — сказал я визгливым рыбным голосом. — Шел бы ты по своим делам. Мне с тобой баловаться недосуг, женишок-то мой, кузнец, поди заждался…
Я забыл, что моей личине было лет сорок на вид. Такой не к жениху спешить — внуков нянчить; пьяный кожемяка то ли не понял, то ли принял мои слова за кокетство.
— Пташка… куда спешишь… куда летишь…
И заскорузлая ладонь смело полезла моей личине под подол.
— Эй, эй! — я стряхнул его руку. — Я стражу кликну!
Кожемяка обиделся:
— Я, это… Сама завела, а теперь верещать?!
И он притиснул меня к кирпичной стене — весу в нем было, как в годовалом бычке.
Стоило, наверное, найти выход поизящнее — но я устал. Поспешно, почти суетливо — нервы, нервы! — я вернулся в свой естественный облик, и кожемякина рука, только что шарившая под подолом толстухи, нашла совсем не то, что ожидала найти.
— Э-э-э…
На секунду мне даже стало жаль его.
— Э-э-э… — он уже хрипел. Наверное, друзья не раз предупреждали его, что много пить — вредно. Что рано или поздно ко всякому пьющему человеку приходит голая мышка на зеленых лапках и, печально подмигивая, говорит: все. Наверное, в эту секунду кожемяка был уверен, что напился уже до голой мышки; бессмысленный взгляд его скользил по моей одежде, по лицу, мгновение назад бывшим лицом толстухи. Мыслительные кожемякины процессы оказались столь замедленны, что мне пришлось в порядке поощрения ткнуть его кулаком под ребра.
Через мгновение переулок был пуст.
* * *
«…Я, говорит, теперь назначенная магиня, и шиш вам всем. Уеду в город, свое дело открою, денег заработаю и буду в старости вас содержать. Сунула за пояс палку свою волшебную и была такова, во как.
Через месяц весточка приходит: устроилась! И еще как устроилась, шиш вам всем! В настоящей магической конторе, у мага второй степени, да не девочкой на побегушках — полноправной помощницей, хозяин сказал, скоро в долю возьмет… И хвалил очень за талант да за умения магические.
Сперва мы отмалчивались, да потом и сами письмо с оказией пустили, не удержались… как контора-то называется? Что делает, что за ремесло?
Бюро находок, отвечает. Что кто если утеряет — к господам магам идет, и господа маги отыскивают. Сама, отвечает, уже два кошелька нашла (потрошенных, правда), козу нашла, кота и пуговицу с бриллиантом.