Потом по несчастному злаку катался уже я — бранясь на чем свет стоит от злости на себя, от стыда и разочарования. И только мысль о том, что в таком виде и состоянии души меня застанут поселяне, заставила меня подняться на ноги и, по-прежнему ругаясь, побрести домой.
А теперь Ора Шанталья завтракала, и солнце играло в ее выбеленных волосах. Воздух струился, нагреваясь, и тень этих струй плясала в ямочке между Ориными ключицами.
— Почему вы ничего не едите, Хорт?
— Я сыт, — сообщил я через силу.
— А я голодна, — она хищно облизнулась, и это движение снова напомнило мне предрассветную погоню. Капли росы…
— Я не позволю играть со мной, Ора, — сказал я хрипло. — Я не маленький мальчик.
— Играют не только дети, — она облизнулась снова. — И не только звери… Вам недоступна прелесть игры? Или вы просто боитесь проиграть?
— Я привык устанавливать правила!
— А вот это не всегда возможно, — Ора перестала улыбаться. — Вы мне нравитесь, Хорт… Есть в вас эдакое… что-то от избалованного, но весьма талантливого ребенка. Может быть, во мне говорит материнский инстинкт?
— Это похоть в вас говорит, — сказал я и тут же пожалел о сказанном.
Но Ора не обиделась:
— Видите ли, Хорт… Впрочем, ладно. Просто поверьте мне на слово, что утолить предполагаемую похоть я могу всегда и везде — как лодочник может утолить жажду, просто зачерпнув воды за бортом. Стоит мне поманить пальцем — и сбегутся любовники, причем не самые захудалые, уверяю вас… Впрочем, вы были на приеме у короля и сами все видели.
Я вздохнул. Напоминание о королевском приеме вызвало к жизни не самые приятные воспоминания.
— Игра, — Ора потянулась, как кошка, апельсиновые искры вспыхнули ярче. — Единственное, что еще доставляет мне удовольствие. Вы вступили в игру с неизвестным вам магом, хозяином камушков. Более того, вы и меня, без моего ведома, втянули в эту игру… Но я уже почти не жалею. В крайнем случае я всегда смогу отойти в сторону — я ведь всего лишь орудие. Но зато какоеорудие, Хорт, какое полезное и эффективное орудие! Для начала — познакомьте меня с другом детства. Ведь это не очень сложно, правда?
* * *
Баронесса де Ятер не обрадовалась гостям. Меня, «постылого колдуна», она по давней традиции боялась. Вид же Оры — жемчужно-белые волосы, высокомерный взгляд подкрашенных глаз — сразу же вогнал бледную баронессу в состояние депрессии.
Я ощутил себя продавцом диковинок, представляющим на суд обществу нечто невообразимо экзотичное и дорогое. Преблагая сова, я ощутил даже некое подобие гордости — особенно когда разглядывал вытянувшееся лицо моего приятеля Ила. А Ил разве только рот не разинул — а в прочем вел себя, как деревенский мальчик, которому на ярмарке показали гигантский леденец. И, глядя на его лицо, я понял вдруг, что мой приятель — самая настоящая деревенщина, а я недалеко от него ушел, и что Ора Шанталья глядит на нас обоих, как на пастушков…
Стол был размером с небольшую площадь.
Меня посадили рядом с баронессой, Ил же сел подле Оры. Нас разделяло белое поле скатерти, по которому плыли в серебряных блюдах тушеный лебедь с причудливо изогнутой шеей, молочный поросенок с какой-то особенной специей во рту, мясной пирог с маслинами, салат, украшенный лепестками натуральной розы, и еще что-то, что я не счел нужным разглядывать. Все равно из всего этого великолепия мне были доступны только отварные овощи.
— Вы на диете, дорогой Табор? — тускло спросила баронесса.
Она уже десять лет прекрасно знала, что я на диете. Наше соседство доставляло ей неслыханные муки; я видел, как ее левая рука время от времени складывает знак, отгоняющий злых духов. Сквозь бледную кожу мышеподобного личика просвечивали синенькие тени — а ведь когда-то была красивой женщиной, подумал я без сострадания.
Разговаривая через стол, приходилось почти кричать; в конце концов между Илом и Орой завязался отдельный, почти не слышный мне разговор. Все мои развлечения скоро свелись к попыткам понять, о чем они столь непринужденно болтают.
Баронесса, натянуто улыбаясь, отдавала ненужные распоряжения слугам. Единственный сын и наследник Ятера, усаженный за стол вместе со взрослыми, ерзал на кресле — похоже, его недавно выпороли. Я жевал вареную морковку и смотрел, как на глазах расцветает мой друг, жестокий самодур и укротитель женщин.
— …природа…
— … И убил одним выстрелом!..
— …смелости…
— …С удовольствием! Недавно он пополнился еще одним трофеем…
— …трофей…
— …Трофей! Великолепнейший из трофеев!..
Глаза у барона были как два кусочка масла. Ора сияла, будто подсвеченная солнцем ледышка; я видел, что она хороша. Что она привлекательна. Что она пикантна; прежде она не была такой — или прежде я смотрел по-другому? Или я до сих пор одурманен запахом, который, будучи недоступен человеческому нюху, столь впечатляет молодых хорьков?
Баронесса смотрела себе в тарелку.
— Как необычайно оживлен Ил, — сказал я, давя в себе раздражение. — Баронесса, вам так не кажется?
Не поднимая головы, моя бледная соседка пробормотала невнятное опровержение.
— Господа! — Ил вскочил, расплескивая вино из бокала. — Госпожа Шанталья выразила желание осмотреть охотничью залу! Дорогая, развлеките пока Хорта, его вряд ли заинтересуют наша маленькая экскурсия — он ведь презирает охоту…
— У него другие интересы, — тонко улыбнувшись, отметила Ора. — Он предпочитает натуральнуюохоту!
Барон звонко захохотал, и, смело схватив Ору под руку, повлек ее прочь из зала.
Во рту у меня сделалось сухо. Сухо и скверно. Я успел увидеть, как при выходе из зала баронова рука упала Оре на талию — и как гордячка не воспротивилась, наоборот, рассмеялась в ответ…
Баронет проводил папашу долгим взглядом. Спина его в отсутствие родителя заметно распрямилась — кажется, он и ерзать стал меньше. Ил растит себе опасного наследничка, подумал я, глядя в миндальные глаза недоеденного поросенка. Во всех отношениях миндальные — из двух орешков миндаля.
— Вам пора, Гель, — сказала баронесса, будто спохватившись. — Вам пора спать. Завтра с утра занятия.
Я видел, как передернуло мальчишку — но он нашел в себе силы вежливо кивнуть. Поднялся со стула, поцеловал бледную руку матери, поклонился мне и удалился в сопровождении лакея.
В зале воцарилась тишина. Бесшумно подрагивали язычки свечей — где-то под гобеленами прятались потайные двери, оттуда тянуло сквозняком. Слуги — их осталось двое — замерли за спинками кресел. Баронесса молча страдала. Я методично опустошал блюдце с ломтиками вареной моркови.
Роса. Лопухи. Легкая, как ручеек, черная зверька. Стелящийся над землей шлейф — манящий запах…