Снимай, подумал я мрачно. Нашелся один такой… Аггей.
Аггей?
«Аггей», — радостно подтвердила сабая. «Аггей (без рода), маг 3-ой ст.»
Ну разумеется. Наследственные маги просто так с неба не падают; законный сыночек на свете не прижился, зато на стороне брошенное семя взошло и заколосилось… Ой, заколосилось, думал я, слушая вопли пьяного молодчика. Чтоб твоя сова сдохла. Чтобы у всего вашего неприятного семейства передохли совы…
— Ты, Ора, что же?! Поманила, а теперь заклинанием завесилась?! У нас это знаешь как называется? Оглоблю крутить, вот как… Только Аггею оглоблю никто не крутил, а кто пытался, тому хуже… Я с тобой как с приличной дамой! А ты что?!
Я поднялся. Примотал сабаюцепью к ножке стола; потом рука моя — без моей на то воли — потянулась к поясу с муляжом.
Глина была холодной, заскорузлой, неприятной на ощупь; прикоснувшись к ней, я ощутил легкий внутренний озноб.
Как мальчишка у витрины оружейного магазина.
Как жених на пороге супружеской спальни.
Как скряга у входа в сокровищницу.
Предвкушение. Эйфория.
— А-а-а, са-ва твоя задрипанная!
Мальчишка уже ломился в дверь, вернее, в мое заклинание. Вряд ли в гостинице был кто-то, не услышавший этих ударов — но ни одна сволочь не сочла нужным показать нос. Пусть господа маги сами разбираются…
Аггей не заметил моего появления — слишком увлечен был пробиванием того, что ему от природы пробить не дано было. На полу у двери стояли масляный светильник — и запечатанная винная бутыль.
— Эй, мальчик…
Как ни тих был мой голос — Аггей услышал. Обернулся; оскалился:
— А-а-а, господинчик…
В следующую секунду в мою шею полетел кинжал. Надо отдать должное ловкому щенку — бросок был блестящий, даже не знаю, сумел бы я увернуться или нет…
Уворачиваться я не стал. Позволил принципу пониженной уязвимостипоказать себя во всей красе.
При действии заклинания «от железа» кинжал свалился бы на пол, натолкнувшись на невидимую преграду. «Ограниченная уязвимость» сработала иначе: оружие обернулось против агрессора, и Аггей едва не стал жертвой собственного броска. Ну и реакция была у байстрючонка: другой бы тут и улегся с пробитым горлом…
Кинжал глухо ударил в деревянную дверь Ориного номера — да там и остался. Аггей мельком посмотрел на торчащую из дерева рукоятку, на меня — и на предмет в моих руках; нет, мальчишка вовсе не был пьян. А может быть, стремительно протрезвел.
— Это — Корневое заклинание Кары, — сказал я, так и сяк поворачивая болванчика перед бледнеющим мальчишкиным лицом. — Ты знаешь, что это такое?
Знает, слава сове. Вон как побелел; тем лучше. Можно будет обойтись без долгой лекции.
Аггей пятился, отступая к лестнице. Отвернись я сейчас — только пятки затопочут…
— Не спеши… Подойди сюда.
Мальчишка набычился:
— Вы, господин, не особенно пугайте… Нас тут… у мамки моей… одного болванчика на всех не хватит, ей, не хватит…
— Тебехватит, — прошептал я, и холодок предвкушения поднялся из живота выше, выше, ударил в голову, затопил целиком:
— На колени.
— Чего?!
— На колени, щенок. Карается некий Аггей без рода за грубое нарушение ночного покоя…
— Эй, дядя! Да я ушел уже! Какое нару…шение?
— …И оскорбительное поведение по отношению к женщине.
Холодная глина потихоньку разогревалась в моих руках; я распалялся, как молодой любовник, в какой-то момент мне показалось, что дело сделано, пути назад нет, сейчас я переживу миг наивысшего счастья, а у ног моих кровавой медузой ляжет покаранный, раздавленный мальчишка…
Аггею тоже так показалось.
Он завыл и рухнул на колени, и скорчился, закрывая голову руками; я смотрел на него сквозь сладкую красную пелену — и потихоньку, по волоску, разжимал сведенную судорогой руку.
Еще чуть-чуть — и всему конец. Голова уродца покатилась бы по затоптанным плитам, а я стоял бы и…
Дальше я думать не стал, потому что пальцы наконец разжались. Я вытер ладонь о сорочку, убрал проклятый муляж; щенок-Аггей по-прежнему выл, тихо, но так, что у жителей гостиницы наверняка мороз продирал по коже.
— Хорт, — глухо сказали из-за двери.
Я дернул плечом, снимая защитное заклинание. Из-за двери тут же показалась Ора, карие глаза ее были большими и круглыми, как грецкие орехи:
— Хорт, я приношу извинения, это моя вина…
На воющего мальчишку она даже не взглянула. Смотрела, не отрываясь, на футляр у меня на поясе, будто проверяя — цел ли уродец?
— Ничего страшного, — сказал я прохладно. — Ступайте спать… тем более что времени для сна у нас почти не осталось.
* * *
…Что это? Корневое заклинание шутки шутит?
Или я сам привык, втянулся? Вжился в роль Судьи — и Палача в одном лице?
Что, мне теперь и недели не прожить, не пригрозив кому-нибудь Карой?
Забавные вещи приходят мне на ум, преблагая сова…
Собственно, а что мешало мне наказать самоуверенного маленького разбойника безо всякого Корневого заклинания? Я неизмеримо сильнее. Испытал бы я подобный, почти физиологический трепет, поставив парня на колени с помощью собственной, от природы данной воли?
Голоса гуляк не смолкали до утра. Я с трудом сдерживался, чтобы не прислушаться; мне мерещился сипловатый, пускающий «петухов» голос паскудного бастарда.
Сова-сова, ведь из шести месяцев, отпущенных мне на игры с Корневым заклинанием, два уже прошли! Треть срока!
С другой стороны, если Март зи Гороф окажется тем, кого мы ищем… Что же, всевластью моему уже завтра может наступить конец?!
Я не удержался, протянул руку, и на кресле, вплотную придвинутом к кровати, нащупал футляр с заклинанием. Класть болвана под подушку я не осмеливался — еще раздавлю во сне ненароком…
Муляж был шероховатый и, кажется, теплый. Что, если не карать зи Горофа завтра? Что, если только выяснить степень его вины, а расплату отложить еще на… на четыре месяца? Ведь глупо же вот так, запросто, расставаться с могуществом. Еще и половины отмерянного срока не прошло…
Смогу ли я поставить Горофа на колени, как бастарда? Смогу ли…
Слабый шорох привлек мое внимание. Я вскочил — как раз вовремя, чтобы перехватить сабаю, наполовину пролезшую сквозь прутья вентиляционной решетки. Ругаясь на чем свет стоит, я проверил сундучок и цепь — так и есть, гниль, ржавчина, проклятая информация без объяснения причин желала быть свободной…